Книга Между сердцем и мечтой - Юлия Цыпленкова

Ее светлость возмущенно округлила глаза.

— О чем вы, Ивер?! — воскликнула она и поднялась с кресла. — О том, что отправила в отставку нерадивую фрейлину? Так вы тогда сами отвернулись от нее. Откуда мне было знать, что баронесса Тенерис стала вам дорога?

Пока я слушала их, мои чувства менялись. Удивление, недоумение, возмущение, негодование, в конце концов, когда обо мне заговорили, как о какой-то вещи. Моя бывшая покровительница вновь вышагивала по гостиной, воплощая собой оскорбленную добродетель. Король следил за ней взглядом, не мешая высказаться. Признаться, в эту минуту мне захотелось наговорить гадостей обоим, и лишь вера в то, что государь играет так же, как и его тетка, удержала на месте. Да и не хотелось показывать, что меня задевают слова негодной женщины, какая бы кровь ни текла в ее жилах, как и ответ короля тоже.

— Весьма любопытный вывод, ваша светлость, но нет, я говорю вовсе не об отставке. Как вы сами имели честь удостовериться, о своих интересах я позаботился сам, — парировал Его Величество. — И вот когда я обрел девушку, с которой мог почувствовать себя живым и счастливым, вы решились отнять ее у меня. И не просто отнять, но пожелали уверить меня в ее предательстве, зная, что за этим последует, — чеканно продолжил он. — Вы желали, чтобы я сам вырвал себе сердце, не так ли? Вы приговорили нас обоих. Но кто вы такая, чтобы вершить людские судьбы? Отвечать! — вдруг выкрикнул король, и я невольно сжалась от силы гнева, прозвучавшей в его голосе.

Герцогиня порывисто развернулась. Лицо ее в один момент стало пунцовым, глаза расширились, но с губ сорвалось возмущенное:

— О чем вы говорите, Ив?! В чем опять желаете обвинить? То я травлю собственную лошадь темной магией, то опаиваю этого негодяя, этого напыщенного индюка — Ришема! А теперь и вовсе занялась похищениями? И кого?! Сумасбродной девки, которая скоро достанет вас до печенок, и вы сами от нее избавитесь?

— Довольно, — ледяным тоном произнес Его Величество. — Довольно извиваться, ваша светлость, вы опоздали. И опоздали настолько, что явиться ко мне имело смысл лишь с искренним покаянием. Однако вы пытаетесь пустить мне пыль в глаза, а значит, раскаяния нет. Впрочем, именно от вас я ничего подобного и не ожидал, а весь этот разговор затеял лишь из нездорового любопытства. Хотелось узнать, насколько далеко вы готовы зайти, чтобы обелить себя и утопить тех, кто исполнял ваш приказ. И вы бы утопили, но доводить разговор до полного абсурда мне уже не хочется. Да и время давно за полночь, а потому терять его мы не станем. Мы все устали, а вам еще собираться в дорогу…

— В дорогу?! — потрясенно воскликнула герцогиня. — Вы изгоняете меня? Но куда?!

— Домой, конечно же, — учтиво ответил король, и его тетушка побледнела.

— В одно из моих поместий? — спросила она, и монарх отрицательно покачал головой.

Губы его скривила издевательская ухмылка, а через мгновение король произнес:

— Ваши поместья конфискованы в пользу казны Камерата, ваша светлость. Вы остаетесь властительницей Аритана, и хоть он входит в состав моего королевства, но все-таки остается самостоятельным герцогством, в отличие от того же Ришема. А потому я не могу позволить вам, ваша светлость, иметь собственность на моих землях. Это порождает ненужные притязания. Да и зачем вам все эти поместья, когда у вас есть весь Аритан?

— Но я там не хозяйка! — вскричала герцогиня. — Они ненавидят меня, Ив!

— Права называть меня по имени я вас тоже лишаю, ваша светлость. С этой минуты вы обязаны обращаться ко мне не иначе, как государь, Ваше Величество, мой господин. Впрочем, вам всё это известно. Вы свободны, ваша светлость, и пусть вас судят Боги, а мой суд свершился. Прощайте.

Он отвернулся, показав так, что разговор окончен, и направился ко мне. На лице короля было написано удовлетворение, а вот его тетушка всё еще не могла осмыслить произошедшее. Я видела это по ее растерянному взгляду, по тому, как открывается рот, словно она собиралась что-то сказать, и вновь закрывается, потому что слов не находилось.

Не услышав удаляющихся шагов, государь обернулся, я была уверена, что сейчас он изломил бровь в фальшивом изумлении:

— Мне призвать гвардейцев, чтобы они сопроводили вас до покоев?

И ее светлость ожила. Она упала на колени, простерла руки к племяннику и воскликнула:

— Смилуйтесь, государь, молю вас! Я невиновна!

Монарх протяжно вздохнул. Он бросил на меня взгляд и направился к родственнице, но не велел ей встать с колен, стоял рядом и смотрел сверху вниз на самозабвенные страдания герцогини. А она страдала! Накрывшись ладонями, ее светлость надрывно всхлипывала. Я услышала, как король усмехнулся. Он нагнулся, оторвал руки тетушки от ее лица, и я увидела, что оно сухо. Слез не было.

— Вы дурная актриса, ваша светлость, — отметил Его Величество. — Та, кого вы отправили в театр, справилась со своей ролью лучше. И пока изображала даму в слезах, и когда, скинув парик и благородное платье, мыла туалетную комнату в образе служанки. — Я перевела взор на короля, но всего его внимание было отдано тетке. — Ее задержал мой гвардеец — телохранителем ее милости, когда та пыталась скрыться за дверью, через которую вынесли баронессу. Буду честен, она долго держалась, даже ее наряд, обнаруженный в корзине с тряпьем, не смог заставить ее сознаться. И Экус, истекая кровью после ранения, нанесенного ему Ришемом, мучился от боли, но клялся, что хотел отомстить за свою госпожу, оскорбленную моей фавориткой.

В глазах герцогини мелькнула надежда и облегчение. Она, хоть и не встала с колен, но плечи расправила, и это явно позабавило государя, потому что он хмыкнул, а затем склонился к самому лицу родственницы и произнес:

— Но Серпина… Серпина слишком слаба духом, слишком осторожна и слишком… — он вновь усмехнулся, — боготворит своего герцога. — Признаться, тут и я округлила глаза. Впрочем, они у меня округлились еще со слов про актрису. Потрясающе! Я была готова аплодировать изобретательности герцогини Аританской, только помнила, против кого она была направлена. — О нет, не влюблена, — продолжил государь. — Может, и было такое когда-то, я не спрашивал, но ныне это чувство перешло в безусловное преклонение.

Вы убедили графиню через свою прим-фрейлину, что она может отомстить за обожаемого Нибо. Она ведь так ненавидела Шанриз. И вовсе не за то, что я увлекся баронессой, а за то, что Ришем оказался на краю гибели. И Серпина согласилась. Ее роль была так невелика, так незначительна. Всего лишь привести герцога в театр и показать его мне, что и сделала, не задумываясь, что будет дальше. Да попросту не знала всей задумки. Она только в разговоре со мной и с герцогом осознала, что едва не сотворила, а потому поспешила покаяться в своих грехах. Я бы удавил ее за глупость, но позволил Нибо решить судьбу предательницы, и, скажу я вам, Ришемы в мстительности не уступают даже Стренхеттам.

А потом покаялась и актриса, которой вы обещали службу в придворном театре. И это не удивительно. Попав в застенки к моему добряку Лиду, сложно продолжать играть в героиню. Экус не желал сознаваться, и потому я отдал его на растерзание Элькосу. Вы ведь знаете, насколько наш дорогой маг привязан к малышке Шанни, потому понимаете, в каком он был бешенстве, услышав, что ее хотели погубить. А Элькос уже вытащил из графа всё. Ну, — государь развел руками, — магистру солгать сложно, особенно когда он жаждет знать правду.