Книга Возвращение алтаря Святовита - Алексей Борисов

– Не могу! Товарищ командир, не могу я. Как же так?

– Замолкни, Ваня! Без тебя тошно, – проворчал лежащий рядом Литвиненко, – думаешь, мне или товарищу командиру легко? Сколько патронов про запас?

– Сорок, товарищ младший сержант.

– Ещё раз пересчитай. Больше должно быть.

– Да считал я недавно.

– Синяков, бляха-муха! Сказано пересчитать – считай! А то окоп сейчас углублять будешь. Дурная голова рукам покоя не даёт?

– Отставить! – подал команду я. – Немцы!

Они появились чуть в стороне от дороги, оказавшись на берегу шагах в семидесяти от пролётов моста, рассматривая опоры в бинокль. Не заметив ничего подозрительного, немец с погонами унтер-офицера послал солдата вверх по косогору, и он исчез за кустами, появившись через минуту у берёзы, помахивая флажком. Грамотные, блин, да только и мы не погулять вышли. Это неверно говорят, что не всякое лыко в строку. Когда лапти плести не из чего, как у нас, к примеру, то и рак, сам того не замечая, щукой становится. Ваня, вот, к взрывному делу никакого отношения не имевший, а свисающий у устоя провод сразу заметил и за сапёрами прибрался, под гвоздики спрятал. Кто его знает, что бы сделали фрицы, если б обнаружили заминированный мост? Но не заметили, и теперь мы его не просто рванём, а с прибытком. Почувствовали это и Литвиненко с Синяковым, плотоядно ухмыльнувшись, когда за мостом возникло поднимающееся к небу марево. Однако картины громыхающих танков и мерно ползущих грузовиков с пехотой мы не увидели. К мосту ехал бронетранспортёр с парой-тройкой велосипедистов позади, а чуть поодаль за ним, шагов через сто, плелись телеги и упряжки, запряжённые лошадьми. Несколько пушек и ещё что-то. Сами же немцы шли своим ходом вдоль дороги, с наветренной стороны, стараясь избегать вьющейся над большаком клубящейся пыли. Большего в стереотрубу разглядеть было нельзя, так как бронетранспортёр резко свильнул с дороги, уходя вправо, а колонна стала расползаться, занимая позиции. Что-то спугнуло немцев.

«Неужели танки заметили? – подумал я. – Вроде не должны были. Сросшийся кронами молодняк клёна как шатром заслонил технику со стороны реки, с десяток деревцев закрывали борта, да ещё кусок сетки моей поверх брони. Тогда что их смутило?»

– Предупредил кто-то, – проворчал Литвиненко.

Не сговариваясь, мы посмотрели через левое плечо себе за спину. В небе висела ракета синего цвета. Судя по траектории дыма, запустили её из рощицы, через которую в случае непредвиденной ситуации мы должны были отходить на Здитово. А ведь там и грузовик стоит.

– Ваня, рви мост! Отходим! – крикнул я, вжавшись в окоп.

Бабахнуло славно, хоть и без пылевых облаков с обломками крутящихся досок, столь любимых операторами, тем не менее со стороны подрыв выглядел профессионально. Покойные сапёры знали своё дело. Середина моста как-то враз просела, потеряв точки опоры, надломилась и рухнула в воду, подняв тучу брызг. Едва фонтаны стали оседать, как я выбросил перед окопом дымовую шашку, и сначала ползком, а потом в полный рост, не петляя как зайцы, а по прямой, мы задали стрекача. И пока дым висел над берегом, под его защитой успешно добежали до танков. Вылезший из люка Соколов уже сообразил, что хитрость не удалась, и как только выяснил причину, без лишних вопросов отдал команду заводить двигатель. Маскировочную сетку охапкой бросили на броню машины Петренко, и сцепка из танков покинула уютный кленовый уголок. До лесной дороги было рукой подать, и буквально через минуту мы были у опушки. Что заставило немецкого наблюдателя покинуть рощицу и дёрнуть к реке, мне до сих пор не понятно. Может, то, что сидя на дереве, когда на тебя ползёт связка из танков, чувствуешь, как та муха, на которую стремительно опускается скрученная газета? А может просто сорвался? Но вышло так, что падение тела и неуклюжая попытка с подвёрнутой ногой прыгать между порослью попала не только в моё поле зрения, но стала заметна Синякову. Под мой утвердительный кивок красноармеец спрыгнул с брони, а я прицельно выстрелил по ногам немца. С первого раза промахнулся, однако второй выстрел достиг цели, и когда мы поравнялись с параллельными проплешинами, идущими из рощи, Ваня уже сидел на пленнике верхом, проводя воспитательную работу. Вместе мы затащили его под дерево, привязав за шею к стволу. Я взглянул на немца. В тусклых, еле пробивающихся сквозь листву лучах солнца он выглядел как затравленный зверёныш, скалящий зубы, и не в силах оказать сопротивления. Его рука судорожно сжимала простреленную чуть выше колена ногу, грязно-серый, вымазанный в траве мундир солдата вермахта, пилотка на голове и стекавшие из-под нее по лбу и впалым щекам струйки пота. Пленный боялся. И я бы боялся, если бы острое лезвие ножа почти надрезало кожу под носом, а другая рука намертво держала голову за подбородок.

– Штреклих?[14] – спросил, не меняя позы и не отводя орудие пытки от немца.

Мартин оказался наблюдателем из отряда мотоциклистов, чуть было не захвативших с утра мост. И то, что он вскарабкался на дерево, позволило ему остаться незамеченным, когда бойцы Жукова прибыли на шум выстрелов, перебив в коротком бою немцев. Из оружия у него был с собой только сигнальный пистолет, но этот гад навоевал с ним больше, чем если бы стрелял из винтовки. Сообщив о танковой угрозе, солдат исполнил свой долг, чем гордился, не стесняясь в выражениях. Понравился мне и его ответ, когда я спросил, пускал бы он ракету, если бы знал, что после этого с ним произойдёт? Ни секунды не колебался. Таких противников нельзя оставлять в живых. Им, как и любому солдату, присущи страх и храбрость, а особенность заключается в том, что превыше всего они ставят долг перед отечеством. И пока свой долг до конца не отдадут, не успокоятся. Он и сам понимал, что оставлять в живых его не будут, просил только за свою откровенность фотокарточку жены не забирать. Обещание я сдержал и даже больше сделал; не горло ему перерезал или нож в спину воткнул, а заколол в сердце, достойная для солдата смерть. Всё это заняло минут пять вместе с благодарностью за службу, в ответ на смущённый взгляд Вани, не понимающего, зачем требовалось ловить и допрашивать, если всё равно кончили немца. Ведь можно было доставить живого пленного командованию; за это полагалось к награде представить или, как до войны, отпуск дать, сейчас же какой прок от мертвеца? И нечего стыдиться практического подхода, если солдат скажет, что ему не надо ни медали, ни ордена, то это солдат по недоразумению. Посему пояснил, почему сделал так, а не иначе, может, бойцам в будущем пригодится. А допросить нужно это было по одной простой причине. Если в тылу, за нашими спинами скрывался один, то где гарантия, что нет ещё одного? Потерять грузовик я очень боялся, с ним были связаны многие надежды на успешный отход, и он же обеспечивал какую-никакую мобильность, без которой наши шансы на выживание сокращались вдвое. Однако, несмотря на уверенность в правдивых ответах Мартина, к грузовику мы вышли со стороны лесополосы, оставив дорогу танкам. Пусть это было явной перестраховкой, но так спокойнее на душе, хотя никто и не мешал, если не считать миномётного с артиллерийским обстрелом берега, где нас уже и след простыл. Полоску земли за мостом немцы обрабатывали остервенело, даже на окраине Жабинки, куда мы должны были выйти на соединение с Жуковым, вплоть до нашего появления были слышны доносящиеся оттуда разрывы. А вскоре различить направления канонады стало невозможно. Казалось, стрельба и грохот приближаются к нам так же неумолимо, как набегающие морские волны на остров. Ещё немного и свист пролетающих рядом пуль заглушит шум моторов, а запах сгоревшей взрывчатки забьёт нос. Признаюсь, было желание отказаться от первоначального плана отхода к Кобрину и броситься помогать нашим. Всё же в том Т-26, оставленном в резерве, находился мой дед, и нужно было, во что бы то ни стало его поддержать. Одинокий танк лакомая добыча. На долю секунды чувства взяли верх над разумом и, не знаю, как бы оно вышло, если бы к исходу отведённого часа с севера не показалась немецкая «тройка». Танк с крестами шёл от железнодорожных путей на максимальной скорости, явно намереваясь прокатиться по улице Ленина, дабы зайти в тыл обороняющимся красноармейцам. Резко остановившись, он выстрелил, разбив в щепки бревно на борту машины Петренко и, тут же вздрогнул от прямого попадания, теряя гусеницу. Из-за домов выполз Т-26, его пушка извергла снаряд, свечкой отлетевший от края башенной брони, и мы вступили в бой. Литвиненко выпустил обойму из ружья как из автоматической винтовки, еле удерживая его на сошках. Петренко тоже произвёл выстрел, и вроде попал, но немец был удачливей. Развернув башню в сторону домов, под градом бронебойных пуль он успел подбить откатывавшийся назад наш танк, перед тем как сам задымился. Мы бы победили в этом коротком бою, не дай оборона трещину. Противник обхватил городок с двух сторон, и там, где главный удар держали два двухбашенных танка, поработали гаубицы. Немцы прорвались, занимая Жабинку.