Книга Хромой кузнец - Мария Семенова

Я молча покачал головой. Я не отойду.

Тогда он воздел руки к солнцу, невозмутимо проплывавшему внебесах, – крыльями взмыли широкие рукава, вот-вот взлетит! Он звал напомощь всю силу солнцеликого Даждьбога, умоляя огненный глаз увидеть меня ииспепелить…

– Жаба скачет, комар вьётся, змея ползёт! – началон с нарастающим торжеством. – Даждьбог в небо!

– Даждьбог в небо… – вразнобой, с плохо скрытымиспугом откликнулось Печище. А кудесник продолжал:

– Даждьбог в небо, жаба в болото, змея под пень, комарв тростники! Стань, слуга Чернобогов, снова тем, из чего тебя хозяин твойсотворил! А будь слово моё крепко!

Я умер и снова родился.

Я не знаю, живут ли на свете вовсе не ведающие страха. Явстречал только таких, что умели давить его в себе, словно мерзкую мышь… Сейчасневедомая сила согнёт меня втрое, поставит на четвереньки, оденет шерстью иличешуёй. И я знал, что этой силы мне не побороть.

Гудящий пожар поглотил ветви и ствол, и лишь в корнях ещётеплилась жизнь. Голые птицы разбили клювами небесную твердь, и осколки рухнулик моим ногам. Пронеслись бессчётные века и развеяли мой прах на четыре сторонысвета.

Но качнулась в вышине зелёная крона священной сосны… Я умери снова родился. И снова встал около стены. Минуло мгновение, а за ним другое итретье – я стоял!.. Потрясённый, в липком поту – во весь рост!.. И кольчугапривычно лежала на груди, на мокрой рубахе. И меч знакомо оттягивалзадеревеневшую от напряжения руку.

И вот тогда-то я засмеялся. Хрипло, точно закаркал простуженныйворон. И выговорил, смеясь:

– Ты слишком стар, волхв! Твоя сила иссякла. Богибольше не слышат тебя. Ступай поздорову, грейся у печи…

А он всё никак не желал поверить тому, что видели его глаза.Но потом изумление на его лице сменилось гневом, а гнев – мукой бессилия.Наверняка он был когда-то могуч. Уж точно мог заговорить кровь ничуть не хужеБратилы. А может, не врали и те, кто рассказывал, как дикие звери приносили емудобычу… Но теперь волхва больше не было. Стоял передо мной беспомощный старец,не имеющий даже зубов, чтобы укусить.

Мы с ним поняли это одновременно. Он одряхлел разом – прямоу меня на глазах. И сгорбился, заслоняясь руками, будто я замахнулся на негоили уже ударил. Он сумел спрятать свои слёзы, но я видел, как затряслась егоборода. Правду молвить, мне стало его жаль. Я сказал ему как мог мягче:

– Ступай себе, дед.

Однако именно жалость хлестнула его больнее всего. Бешеноглянул он на меня – и пропал, метнувшись в сторону, как подбитая серая птица.Только и прошипел на прощание самое страшное проклятие из всех сущих на свете:

– Умрёшь бездетным!

Что было, то было и ушло. И вот теперь я остался с глазу наглаз с Ласом и его ратниками, и дышалось мне легко. Любо было взглянуть, какони переминались с ноги на ногу, не торопясь подходить!.. У моего меча было имя– Зубастый. Такое прозвище дают не со скуки, и они это знали. Мне захотелосьпоторопить их. Это совсем особое чувство, кто не изведал его, тому непредставить, – рубиться, зная, что умрёшь, не надеясь на спасение, не считаяи не замечая ран, в одиночку против многих, не гадая, узнают ли товарищи осовершённом тобой! И багровая ярость удерживает на ногах уже сражённыхбойцов!..

За моей спиной в дверь размеренно колотили чем-то тяжёлым.Ничего. Эту дверь я тоже вытесал сам. Лас обернулся к своим… И в это времянеожиданно близко, уже из-за изб, звонко прокричал рог.

8

Кто единожды видел Чурилу Мстиславича, кременецкого князя,не скоро его позабудет. Он ехал впереди, на могучем вороном жеребце, и сразубыло видно, кто князь. Знакомо лежал на широких плечах, свешиваясь с крупавороного, выгоревший на солнце плащ. Знакомо глядели железные глаза с дочерназаруделого, раскроенного шрамом лица. Время мало переменило его, вот только чёрныеволосы взялись по вискам сединой. И ещё: на шаг приотстав, ехал между отрокамистаршенький княжич. Ему, безусому, на вид едва минуло двенадцать, должно, елеупросил князя взять наконец с собой. Но чувствовалось – не мягче отцовскогостанет с годами юное лицо…

Почему-то я ждал, что сельчане кинутся по избам. Ностарейшина не побежал. Справился с собой, шагнул навстречу приехавшим, низко, вземлю поклонился князю. И сразу стал говорить.

Я отчётливо слышал каждое слово, но спроси меня, о чём шларечь, – не скажу. Я смотрел на князя. А князь, не то слушая Ласа, не то неслушая, понемногу оглядывал двор, сам разбираясь в случившемся. Вот повернулсяко мне… Узнает ли?

Глаза наши встретились. Почему я так ждал его приезда, начто надеялся?.. Вмиг пронеслось передо мной всё, что должно было произойти.Копья дружины. Торжествующий Лас. И Тур с руками, стянутыми петлёй…

Чурила Мстиславич поднял гремучую плеть, обрывая Ласа наполуслове.

– Здрав буди, Неждан Военежич! – сказал он мне, нечинясь. – Что здесь делаешь, хоробр?

Он узнал меня. И он действительно не переменился – теперь яповерил в это до конца.

– Я защищаю свой дом!.. – сказал я и едва призналсобственный голос. – Свой дом и свою кровь!..

Я не думал произносить именно эти слова – вырвались сами.

– Господине! Не верь!.. – крикнул Лас. Голос егосорвался. Я не глядя выбил ногой кол, и они выскочили наружу все трое,запыхавшиеся, встрёпанные: Братила, Надёжа, Тур. У Тура был в руках мой лук.Каким-то образом он всё же его натянул.

Чурила тронул коня и подъехал поближе…

– А что, – сказал он мне в точности так же, как ясам говорил маленькому Мстише. – Пойдёшь ли, Военежич, гриднем ко мне?

Он, конечно, знал о сече у Нового Града, о лютой гибеликнязя Вадима. А может, и о моих делах в том бою, как знать, про что пелигуселыцики у него на пирах… Я взял свой меч за острое лезвие и протянул емурукоятью вперёд. Я сказал:

– А и пойду, Мстиславич, коли берёшь. Да только я тутне один…

Но сказать больше я тогда не успел. Ибо в это самое времянад берестяной крышей сарая высоко и дружно взвилось дымное пламя. Должно,старый волхв, не смея подпалить избу с людьми, решил хоть так отдарить меня засрам…

Кораблик!.. Мы с Туром вспомнили о нём одновременно. И я ужерванулся вперёд, нацеливаясь плечом в дощатую дверь… Братила остановил насобоих.

– Пускай горит, – сказал он и улыбнулся.

Вот рухнула крыша, и жар принудил нас отступить. Я посмотрелна Тура, на его правую руку, хватко державшую лук, и мне показалось – понял.

Кому дать унести горе-болезнь, Огню Сварожичу или МатериРеке, не всё ли равно?.. Был бы кораблик, который каждый из нас строит себесам.

1985