Книга Ветеран Армагеддона - Сергей Синякин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Наверху это не понравится. Очень не понравится. Ты ведь их внаглую бодаешь!
— Плевать, — беспечно отозвался с орбиты Гагарин. — Нам тоже не нравилось многое. Ну, я прощаюсь, «Заря»! Мне пора!
— Счастливо тебе, Юра! — коротко и искренне отозвалась Земля.
Двигатели включились в последний раз, придавая ракете окончательное ускорение. Она устремилась в открытый космос, унося первого космонавта в последний полет — туда, где лукаво смеялась Луна. Любому действительно разумному существу дано великое право любить и ненавидеть, эти права даны ему от рождения, они неотъемлемы от него и куда выше всех свобод, дарованных нам чьей-то милостью, а быть может, и просто объявленных нашими свободами, а в действительности представляющих собой горькую в своей истинной сути тайную кабалу. Свобода — всегда отрицание запретов, установок и табу, сложившихся в мире. Она и в самом деле есть осознанная необходимость поступать так, как требует этого твоя совесть, даже если за свою свободу однажды приходится дорого платить, бросая на колеблющиеся чаши весов личное благополучие, а если потребуется — и саму жизнь.
Но это может понять лишь свободный человек, который обладает совестью и понимает, что просто не может, не имеет права плыть по течению, что он должен рискнуть и попытаться что-то изменить, пусть даже на победу в окружающем жестоком мире у него не остается ни единого шанса.
Альтернативное повествование
Котят у Багиры родилось четверо — трое черных самцов и песчаного цвета кошечка. Глаза у всех четырех были ярко-голубыми, детеныши пищали и тыкались крошечными мордочками в живот матери, разыскивая среди черной гладкой шерсти розовые соски.
Самцов назвали Ксанфом, Ксерксом и Ксиром, кошечку — Миами. Имя это удивительно подходило к детенышу, который уже с рождения проявлял интерес к путешествиям и на третий день после рождения рисковал покидать мать для изучения соседней комнаты, благо, что прутья клетки не были рассчитаны на котенка и предназначались скорее для того, чтобы сдержать в клетке взрослого зверя.
Блуждая по виварию, котята открыли для себя комнату Аркана. Собственно, каморку эту комнатой и называть стыдно — так, четыре стены и крыша над головой. Но Аркан и этому радовался. А куда еще идти человеку, который месяц назад освободился из колонии и убедился, что через шесть лет дома его никто не ждет. И на воле его не ждали. Время наступило такое, что на бирже труда специалисты по году на очереди стояли. И специалисты случались не чета Аркану, который за последние шесть лет в заключении научился лишь кожзаменители на сумки кроить. На воле же такая специальность никому не была нужна. И прежние сумки не делали, или ходили везде с полиэтиленовыми пакетами, или сумки покупали в магазинах, но там сумки эти были похлеще зоновских — сплошь импорт, маде ин Франция или Италия. Имелись еще у Аркана водительские права, но в последние годы предприниматели искали шоферов со своими машинами, а у Аркана ее не было. Трудно заключенному себе машину приобрести. И выбор у Аркана оставался простой — подыхать с голода или воровать. Если не воровать, то легко можно скатиться до теплотрассы или подвала, превратиться в небритого и злого бомжа, роющегося в мусорных контейнерах. Аркан стал бы воровать, а может, и вновь сел бы в тюрьму, и уже надолго, но тут произошло чудо. Его пригласили работать сторожем в виварии какого-то непонятного, судя по всему частного, предприятия. Условия не ахти какие — стольник в неделю и пахота круглосуточно, но главное, имелась крыша над головой — вот эта каморка с одним зарешеченным, как в камере, окном, но Аркан и этому был рад. А еще больше он радовался, что человек этот на телик расщедрился, и до поздней ночи Аркан теперь смотрел фильмы разные и в курсе всех последних событий в мире был. Больше всего Аркан любил фильмы ужасов, «Пятницу, 13» там или «Съеденные заживо». Про Франкенштейна фильмы тоже нормально смотрелись. А уж когда «Дорожный патруль» показывали или, скажем, «Криминальную хронику», то Аркана от телевизора и оттащить невозможно было. Честно говоря, пахоты оказалось не так уж и много, времени посмотреть телевизор хватало.
Во-первых, зверей в виварии было всего-то сама Багира да теперь вот еще ее котята. Во-вторых, кормили Багиру всего два раза в сутки, а при кормежке всегда можно урвать кусочек мясца на жарево или змеиный супчик и тем сэкономить на лишние сто граммов водочки. А главное — Багира хотя и была большой черной пантерой, но по натуре оказалась спокойным и тихим зверем. И ленивым, как все кошки. По крайней мере, большую часть суток она проводила в ленивой дреме, доверяя Аркану заботу за своими шаловливыми и беспокойными детками.
Кроме заботы за зверьем, на Аркане также лежали обязанности по уборке помещения, и еще приходилось химическую посуду после опытов мыть.
Руководил лабораторией суетливый лысоватый и хрупкий человек с небольшой темной бородкой и выпуклыми, вечно удивленными глазами. Звали этого человека Федором Захаровичем, фамилия у него оказалась прямо-таки графская — Ланской, и был этот Ланской не то доктором каких-то наук, не то даже член-корреспондентом. Аркан в этих самых научных званиях плохо разбирался. Да и до лампочки Аркану все эти научные звания! Не были мы богатыми, не хрен и суетиться.
Все равно на интеллигента он не тянул и для этого самого Ланского оказался не более чем смотрителем вивария и уборщиком. Ну, донором крови изредка. Кровь приходилось давать. Сначала Аркан попробовал отказаться, но человек, который ему эту работу предложил, сказал Аркану, что кочевряжиться он может на улице, а здесь будет делать, что сказано; надо, хозяин ему и яйца отрежет, только бы это было в интересах науки. Аркан и смирился, тем более что Ланской после каждого взятия крови наливал ему спиртика, пусть немного, но для вечернего тихого кайфа вполне хватало. Но все равно, чужой он был доктору Ланскому, и не чужой даже, а так плюнуть и растереть.
Иногда в лаборатории появлялся человек, которого Аркан инстинктивно не любил, подозревая в нем сотрудника из правоохранительных органов. И не из ментовки, здесь надо было брать выше. Менты обычно ходят в дешевых костюмчиках и за внешностью своей особо не следят. Это мужик щеголял в великолепном костюме, не менее чем за шесть-семь косых, и всегда от него пахло хорошим одеколоном, а курил он такие дорогие и пахучие сигареты, что у Аркана от окурков голова шла кругом. И галстуки этот мужик носил такие, что ментам и не снились. А вот смотрел он вокруг профессионально, так воры смотрят или оперативники, — оценивающий, присматривающийся был у мужика взгляд. Звали его Ильей Федоровичем, но, разумеется, Аркану он не представлялся и при нем мужика по имени-отчеству никто не называл, просто Аркан однажды услышал, что так к хозяину его водила обращается. Тачка, на которой этот самый Илья Федорович приезжал, была такая крутая, что Аркану на нее три своих жизни копить и при этом, конечно, ни пить, ни есть. По всем прикидкам меньше чем на прокурора, а то и на начальника комитета глубокого бурения, этот самый Илья Федорович не тянул. На Аркана этот мужик посмотрел лишь однажды, глянул, как ломоть от него отполосовал, потом посмотрел еще раз, но уже мягче, вроде бы оценил и опасности в Аркане не увидел. И интерес к нему потерял, даже в коридоре не замечал, как будто не человек навстречу шел, а что-то неодушевленное, навроде стула или, скажем, стола.
