Книга Тайна лорда Мортона - Галина Львовна Романова

Уроки в тот день отменили — все равно никто из детей не усидел бы за партами. Вся школа сгрудилась на первом этаже, провожая своих друзей. Третий курс занял первые ряды, и даже высокомерные семикурсники не могли заставить ребят сдвинуться с места.

Впереди шагали двое военных из Инквизиторского спецназа, держа наготове боевые жезлы. За ними несли Даниила Мельхиора. Мальчик еще находился во власти колдовского сна. Он должен был проснуться только в камере — во избежание пробуждения заключенного в его тело Белого Мигуна.

Эмиль Голда шел сам, но был так слаб, что его поддерживали под руки двое инквизиторов. Он шатался, и по всему было видно, что бедняга на грани обморока. Когда его проводили мимо нас, среди ребят послышался ропот.

— Куда они его увозят?.. Зачем? Неужели нельзя без этого? — раздавались недовольные голоса.

У самых дверей Эмиль споткнулся и чуть не упал. Сразу несколько человек бросились к нему. Шагнул вперед и я — и тут же на мое плечо легла чужая рука.

Я обернулся — и вздрогнул. Возле меня стоял инквизитор.

Они все словно на одно лицо — высокие, худые, бритоголовые, с тонкими губами и слегка выпученными глазами. Отличаются только возрастом — одни старше, другие моложе. Этот показался мне самым молодым — но только показался.

— Не беспокойтесь, — негромко, но весомо промолвил инквизитор, — мы позаботимся о мальчиках.

Он уходил последним и закрыл за собой высокие резные двери школы.

Жизнь продолжалась. Школа МИФ благодаря мне прославилась на пол-Европы. Отовсюду нам слали письма и телеграммы, несколько раз приезжали делегации. Нас посетил даже министр образования и пообещал дополнительные инвестиции.

Беседовал он и со мной. Дама Морана притащила его ко мне в кабинет, но сперва заглянула в аудиторию и комнату практических занятий и прошипела:

— Быстро наведите тут чистоту! Сейчас у вас будут гости, и горе вам, если я замечу хотя бы соринку!

Я бросился подметать пол и собирать разбросанные вещи. Так министр меня и застал — с веником и совком.

— Наш молодой коллега предпочитает все делать сам, — проворковала дама Морана, сопровождая его под руку. — Он не слишком-то полагается на магию, считая, что в магических животных ее и так много.

— В самом деле, милорд? — Министр, седоголовый старец в длинном белом балахоне, расшитом магическими символами, и с целым иконостасом амулетов на груди, оглядел меня с ног до головы. Дама Морана из-за его плеча осуждающе покачала головой — дескать, мог бы и приодеться к визиту столь важного гостя.

— Да, я считаю, что с этими существами не следует подменять живое общение заклинаниями, — сказал я. — Именно это помогло мне выстоять против Белого Мигуна. Он смог подчинить себе не только мое тело, но и души моих покойных родителей, однако его замысел был сорван без единого заклинания.

— Значит, вы считаете, что магия не всесильна?

— Я считаю, что на нее не следует полагаться. Есть вещи, которые просто невозможно достичь колдовством. И не всякую проблему можно решить с помощью амулетов и волшебства.

— Но вы же маг!

— Прежде всего я человек.

— Сильно сказано… Вы хотите что-нибудь пожелать?

Удивленный такой резкой сменой темы, я только захлопал глазами.

— Ну, разве у вас нет никаких просьб — из тех, что решаются не заклинаниями, а именно словами? Вы ничего не хотите пожелать? Может быть, я могу вам чем-то помочь? — улыбнулся в бороду министр.

Дама Морана из-за его плеча усиленно кивала мне и подмигивала — дескать, проси, но не забывай, кто ты и где находишься. И я выпалил:

— А можно нашим волкам и единорогам расширить вольеру? А то зверям повернуться негде…

После моих слов в живом уголке воцарилась тишина. Даже попискивавшие шуликуны притихли. Дама Морана скорчила гримасу и еле успела сменить ее на любезную улыбку, когда министр повернулся к ней.

— В самом деле, это, я думаю, разумная просьба. Вы не находите?

— Да-да, мы хотели это сделать, — заюлила завуч, — но в этом году в смету не было заложено строительство… Мы решили сначала переклеить обои в моем кабине…

Она осеклась, понимая, что сейчас выставляет себя в неприглядном свете.

— Но за время летних каникул определенно найдем возможность! Обещаю!

— Очень хорошо. А я обещаю, что мы найдем дополнительные средства… И даже подарим вашему живому уголку какое-нибудь редкое животное. Скажем, феникса. Вы умеете ухаживать за фениксами?

— Лучше келпи, водяную лошадку из Шотландии, — попросил я. — Или кошку Гулон с лисьим хвостом.

— Хорошо, поищем, — пообещал министр.

Дама Морана проводила его и на прощание так на меня посмотрела, что я опять захотел написать заявление об уходе.

Вообще отношение моих коллег ко мне переменилось. Наши дамы считали, что я слишком возгордился и задрал нос. Особенно неистовствовала Лыбедь. Пытаясь меня соблазнить, она рвалась ко мне в больницу, а потом весь день ходила хвостом, стараясь попасть мне на глаза и рассказывая журналистам, что она мой самый близкий друг. В конце концов у меня прямо спросили, является ли она моей невестой.

Пришлось соврать, что я вообще не интересуюсь женщинами. Это Лыбедь ужасно обидело, она подговорила остальных учителей, и теперь, стоило мне войти в учительскую, как разговоры замолкали сами собой. Исключениями стали только дама Труда, слишком добродушная, чтобы поддерживать бойкоты, и Берегиня, у которой был свой взгляд на любую проблему. Но даже у них сложилось мнение, что меня надо немножко проучить.

Единственное, что радовало меня, были дети. В самый первый день занятий, когда я переступил порог аудитории, мальчишки шестого курса устроили мне овацию. Аплодисменты не смолкали минут пять, к радости журналистов, а Кристиан Шульц даже устроил маленький фейерверк. Мальчишки и девчонки теперь толклись возле моего кабинета и наперебой хвастали любопытным журналистам, какой я хороший учитель, какой добрый, и так далее.

Помалкивала только Вероника. Девушка вела себя, как обычно, но несколько раз я замечал ее пристальный взгляд — она по-прежнему не могла отвести от меня глаз. Но теперь ее внимание было мне приятно и настраивало на романтический лад. Вот только я по-прежнему не мог себе представить, как подойду к этой девушке и что скажу. И нужно ли что-нибудь говорить.

И надо же было такому случиться, что через неделю, за несколько дней до Весеннего Равноденствия, мне пришло еще одно письмо.

Письма мне в те дни приходили пачками. Просыпаясь по утрам, я видел на подоконнике трех-четырех почтовых воронов, терпеливо ждущих, когда их освободят от конвертов. Мне писали читатели газет, мои бывшие одноклассники, приемные родители и семейство Мортонов. Девушки признавались мне в любви, юноши хотели хоть раз оказаться на моем месте. Не было писем только от фон Ньердов, родственников моей матери Женевьевы. Но они наверняка просто не знали, что это я — сын их Женни. А может быть, никого из них не было в живых.