Книга Проклятый ректор - Лена Летняя

Я надеялась, что после побега все же смогу достучаться до сознания отца, но через пару дней прочитала в газетах о пожаре в нашем доме. И о том, что я погибла. Конечно, я сразу поняла, кто на самом деле погиб и похоронен в моей могиле. Я плакала несколько дней, разъедаемая изнутри чувством вины. Я едва не сожгла портрет отца, который взяла с собой на крайний случай. В последний момент передумала. И с тех пор я перестала плакать.

Я посвятила свою жизнь тебе. Не думаю, что мне удалось стать для тебя хорошей матерью. И, наверное, я могла найти для тебя отца лучше. Но я сделала, что смогла. Ради нее. Если ты читаешь это, значит, и я, и моя мать мертвы. И мне остается только надеяться, что однажды ты простишь все то зло, что моя семья причинила тебе и Лилии. Помни ее. Она держала тебя на руках всего раз в жизни, но я знаю, что она тебя любила.

У меня не осталось ее портрета, только браслет, с которым она пришла в наш мир. У русалок своя магия, но как нам нужен фокусирующий артефакт, чтобы направлять поток, так и им нужно то, что помогает им превращаться из русалки в человека и обратно. Я наблюдала несколько раз, как она это делает: она просто меняла руку, на которую надевала браслет. Когда она надевала его на правую, она становилась той, кем родилась. Надевала на левую – снова возвращалась в человеческий облик. Не знаю, сможешь ли так ты, ведь ты русалка только наполовину, но все равно передаю этот браслет тебе.

А еще мой случайный приятель хранит у себя коробку с ожерельем. Господин Кобал, ты его знаешь. Вероятно, он уже вернул тебе то, что я ему оставила, но если нет, найди его и возьми сама. Пусть это всего лишь безделушка, сбереги ее как память о русалке, чьи слезы стоили ей жизни. И не забывай меня, потому что я тоже люблю тебя. Твоя мама Делла».

И ни слова о русалочьих слезах, которые она забрала с собой. Как будто их и не было.

* * *

Через пару недель после моего дня рождения все наконец улеглось. Легионеры перестали наведываться к Найту, а он снова начал улыбаться. По крайней мере, мне. Виделись мы нечасто, предпочитая не подкармливать слухи, которые и так витали в воздухе. Конечно, все считали, что бывшая жена ректора пыталась меня убить из ревности. Истинные причины еще не просочились в прессу. Я надеялась, что настоящая история так и останется тайной для большинства. Мне не хотелось, чтобы весь мир знал о том, кто я такая. Не хватало мне только новых охотников за русалочьими слезами.

Я так и не заставила себя рассказать Алеку правду о нашем родстве. Эту тайну я бы тоже предпочла навсегда похоронить. Я не видела для себя никакой пользы от того, что Сет Прайм мой отец. Он едва ли даже помнил Лилию, какое ему могло быть дело до меня?

Так я думала до тех пор, пока Сет Прайм не появился на пороге нашей с Реджиной гостиной. Моя бедная соседка, с которой мне с трудом, но удалось помириться, едва не выронила из рук чашку чая, когда увидела его. А когда она поняла, что Прайм-старший пришел ко мне, ей стало совсем нехорошо.

Меня тоже била нервная дрожь, когда мы, по его просьбе, прошли в мою спальню. Я не знала, ни что делать, ни как себя вести. По тому, как он смотрел на меня, я догадывалась, что он все узнал, но пока не представляла откуда. Впрочем, мое неведение растворилось, едва он заговорил:

– Я получил письмо от ректора Фарлага, – спокойно сообщил он, разглядывая мое лицо с гораздо большим интересом, чем в нашу первую встречу. – Он рассказал мне о… том, кто ты.

– Ректор Фарлаг зря это сделал, – заметила я, скрещивая руки на груди и пытаясь унять дрожь.

– Едва ли, – мягко возразил он. – Я благодарен ему.

Наверное, на моем лице слишком явно отразились удивление и сомнение, потому что он вдруг смутился. Видеть смущение на лице такого человека, как Сет Прайм, было очень неожиданно. Он шагнул ко мне ближе, и мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы не попятиться.

– Послушай, Тара, я не буду врать, что всю жизнь тебя искал и теперь очень рад тому, что нашел. Я даже не знал о тебе. Я и твою мать видел всего несколько раз в жизни, не могу даже сказать, что знал ее. Она долгое время была для меня… мифом. Лесной нимфой, голосом где-то вдалеке. Но голос этот околдовывал.

– Можете рассказать подробнее? – попросила я.

Раз уж он был здесь, я решила, что было бы неплохо получить последнюю доступную мне деталь этой мозаики, чтобы сложить полную картину.

Он тяжело сглотнул, неловко потер лоб и откашлялся, прочищая горло. Ему явно было некомфортно и вспоминать об этом, и говорить, но он честно выполнил мою просьбу.

– Когда я жил здесь, то каждый день гулял. По парку, по лесу. Сначала жена меня вытаскивала на прогулки, но с каждым месяцем ей было все труднее это делать, а потом мне и вовсе пришлось отправить ее в столицу под присмотр докторов. А привычка гулять осталась. Сначала я слышал только пение, где-то далеко, даже точно не понимал, где оно. Однажды нашел источник: на берегу пруда сидели две девушки и одна пела другой. Завораживающий голос, погружающий то ли в сон, то ли в видение. Потом я несколько раз встречал эту девушку одну. Пару раз пытался заговорить, но она всегда только улыбалась мне, а потом сбегала. Она была загадкой, ответ на которую я узнал только вчера из письма Найта. А тогда я не знал ни имени, ни кто она.

Он замолчал, о чем-то задумавшись. Наверное, слишком глубоко погрузился в воспоминания, как в сон. Лишь через какое-то время опомнился, стряхнул с себя наваждение и продолжил:

– В ту ночь я просто задержался в Лексе. Моей жены тут уже не было, зато шла ревизия, мы засиживались допоздна, сводя балансы. Шел дождь, давно стемнело, я столкнулся с ней случайно почти у двери своего коттеджа. Она вся промокла, дрожала от холода, выглядела испуганной. У меня в мыслях не было ничего дурного, я только хотел ей помочь. На вопросы она не отвечала, куда ее надо отвести, я не знал. Поэтому отвел к себе. Дал сухую одежду, напоил горячим чаем. Я пытался расспрашивать ее, что случилось и что я могу для нее сделать. А она только смотрела на меня своими нереальными глазами… А потом запела.

Он прикрыл глаза и улыбнулся своим воспоминаниям, а у меня с каждым его словом сердце билось все сильнее. Даже сейчас, двадцать с лишним лет спустя, он выглядел… околдованным.

– Я не собираюсь оправдываться, – сказал он, открывая глаза. – Я мог бы сказать, что она меня соблазнила, а я просто не устоял, поскольку давно не был близок даже с собственной женой. Но я осознаю, что ответственность за все, что произошло в ту ночь, лежит на мне. И только на мне. Да, я не устоял. Не знаю почему. Поверь, я любил свою жену. Я и сейчас ее люблю. Она и Алек – самое дорогое, что у меня есть. Но та девушка… Твоя мать… Я до сих пор иногда слышу ее голос. Я не знал ни о чем, что с ней случилось. Утром ко мне явилась жена профессора. Я тогда даже не знал, как ее зовут. Начала угрожать. Сказала, что ее племянница несовершеннолетняя и недееспособная. Обещала обо всем рассказать моей жене, если я еще хоть раз подойду к ней близко. Я считал, что она имеет право злиться. И мне было стыдно, а моя лесная нимфа… то есть русалка, как я теперь знаю, так ничего мне и не объяснила. Меньше чем через месяц я покинул Лекс. Ревизия прошла, мой контракт закончился, а моя жена была готова родить. Вот и вся история.