Книга Каждому свое - Вячеслав Кеворков

— Любопытно, барон, что здесь, в Париже, вы позволяете себе говорить с малознакомыми людьми о вещах, о которых в Берлине не осмелились бы размышлять даже наедине с собой, укрывшись с головой толстым одеялом.

— Одеяло должно укрывать человека, а не его мысли.

— Не совсем так.

— Господа! По-моему, мужчины в очередной раз пытаются убедить себя в том, что могут обойтись без нас, — с этими словами Коко вернулась на прежнее место за столом.

— Боже упаси! — воскликнул барон.

Публика в ресторане постепенно редела. Насытившись едой и разговорами, гости лениво расходились.

Распрощавшись с «экзотической», как назвал ее Генрих, парой, поднялись в себе в номер и Генрих с Карин. Открыв дверь, Генрих тут же заметил подсунутую под дверь записку. Развернув ее, прочел: «Завтра уезжаю. Приглашаю на ночной ужин. Номер 113. Рад встрече. Франц».

— Прости, Карин, мне придется на пару часов отлучиться. Так что ты ложись спать, а я постараюсь вернуться бесшумно и не потревожить твой сон.

— Первое условие важнее! — улыбнулась она.

* * *

Генрих едва успел постучать в дверь номера 113, как она бесшумно отворилась, и хозяин в безупречно белой сорочке под черным жилетом и с грустной улыбкой широким жестом пригласил его войти.

— Как говорят у нас в провинции, рад вас видеть в здравии и в жилетке.

В комнате царил приятный полумрак. На столе у высоченной, слегка приоткрытой французской двери, выходящей на балкон, в лучах любопытной луны голубоватым светом светились два аккуратно выложенных куверта, а посредине — большое фарфоровое блюдо, накрытое белоснежной салфеткой.

— Должен вас уверить, что в моем номере мы можем говорить о чем угодно без оглядки. Я обшарил все стены потолки моим приборчиком — никакого излучения.

— Возможно, здесь вообще…

— Э-э, нет! В номере моего шефа я тут же обнаружил и показал ему сразу двух «короедов». Он был так испуган, что до сих пор ни в одно помещение без меня не входит, то есть сначала запускает меня с прибором.

— Фима, вы начали вдруг наш разговор со странной ноты. Я, собственно, хотел поинтересоваться, как ваше здоровье?

— Что за вопрос? О здоровье говорят больные, а я пока, слава Богу…

— Вот это я рад слышать. А интересуюсь просто потому, что вы о главном всегда молчите.

— Видите ли, Генрих, молчать куда легче, чем говорить, но не все об этом знают.

— А вы, Фима, конечно, знаете?

— В том и дело, что знаю, потому и не могу рот закрыть. А если серьезно, то я должен сказать прямо — я счастливый человек. Вчера получил весточку от жены. Нашлись-таки добрые люди, пообещали помочь ей перебраться из Швейцарии в Америку.

— Что же, остается только пожелать удачи.

Лицо Фимы стало задумчивым.

— Видите ли, Генрих, я все больше прихожу к выводу, что добрых людей на свете больше, чем всех остальных, но они мало заметны.

Оба помолчали. Не по сезону теплый ветер приоткрыл с улицы дверь балкона, и в комнату заглянула луна. Она зависла над Вандомской площадью, кичась совершенством своей окружности, к которой она так старательно стремилась последние две недели. Оба на время замерли от представившегося им зрелища. Площадь уже дремала, накрывшись тяжелым покрывалом каменной мостовой, которую безжалостно, словно ножевая рана, рассекала резкая тень от величественной колонны, властно возвышавшейся посередине.

— Дорогой Фима, ночь не бесконечна, а у нас, кроме удовольствий, есть еще и обязанности.

— Совершенно верно! — засуетился Ефим. Захлопнув дверь, он разлил по чашкам остывший кофе и театральным жестом высоко вздернул салфетку, обнажив блюдо с аккуратно выложенными на нем канапе. Сделав паузу, чтобы убедиться во впечатлении, произведенном на гостя, он пригубил чашку и потер мягкой стороной правой ладони глаз.

— Событий много, но начну, как мне кажется, с главного. Председатель объединенного Совета директоров американо-немецкой компании «Дженерал моторс-Опель» в Европе Джеймс Муни, провел секретное совещание в штаб-квартире «Опеля» в Рюссельхайме. В центре дебатов был вопрос о наращивании усилий по выпуску первого реактивного истребителя «Мессершмитт-262». Новая машина развивает скорость до 540 миль в час и превосходит в скорости самый совершенный американский истребитель, «Мустанг Р-150» на сто километров. Думаю, адмиралу важно это знать.

Фима прошелся по комнате, собираясь с мыслями, и затем продолжил:

— В начале ноября в Монтрё и в Сан-Морице состоялась встреча американских специалистов «Дженерал моторе» с представителями германского концерна «Герман Геринг Верке». Речь шла о расширении поставок авиационных моторов американской фирмой для мощного немецкого бомбардировщика «Юнкерс-88». Надеюсь, представляете, что это за воздушное чудовище?

— Много раз видел его, висящим над головой.

— Простите, я постоянно упускаю из виду, что вы воевали и знакомы со всеми превратностями фронтовой жизни. — В подтверждение этих слов Фима сочувственно кивнул.

Генрих закрыл глаза и словно услышал усиливающийся гул мотора и увидел широко распластанные крылья чудовища, медленно выплывавшего из-за здания московского универмага. Ужас наводили не размеры гиганта, низко летевшего над центром Москвы, не узкая полоска тени от него, медленно смещавшаяся по стенам зданий, а черные кресты, мрачно покачивавшиеся на его крыльях над головами людей.

— Извините, Генрих, я, когда увлекаюсь, впадаю в скорословие, — Фима вывел его из задумчивости. — Правда, адмирал меня никогда не перебивал. У него было редко встречающееся сегодня качество: он умел слушать, дескать, рассказывайте все, что считаете важным, а я из этого выберу крупинки того, что нам может быть полезно. Вам это сделать сложно, да и незачем.

— Совершенно справедливо, Ефим. Все по русской поговорке: «У каждого Ермишки свои интрижки». А потому и вам погружаться в них совершенно незачем.

— Я вам понял, дорогой Генрих!

— Не «вам», а «вас», дорогой Фима!

— Ну пусть будет «вас», как будто что-то с этого меняется! Впрочем, вы правы. Еще мой учитель говорил: правильно произнесенная глупость звучит как умная мысль.

Уверенный в своей правоте, Фима энергично расхаживал по гостиничному номеру, излагая одну за другой истории и содержание разговоров, которые вели в его присутствии люди самые разные — знакомые, малознакомые и вовсе незнакомые. Удивительная память на детали и мелочи придавал его рассказу достоверность и расцвечивала его необыкновенно свежими красками.

— Недавно Геринг приезжал во Францию и встречался тайно на юге, в Виши, с бывшим послом США в Англии Джозефом Кеннеди, искренним поклонником Гитлера. Не заботясь о соблюдении протокола, Геринг прямо напомнил американцам, что он лично передал в 1940 году 8 миллионов долларов — через владельца американской нефтяной компании Родса Дэвиса — для финансирования поражения Франклина Рузвельта на президентских выборах.