Книга Дарвин - Максим Чертанов

Видеть глубинную причину отрицания человеком своего происхождения в религии — значит признать, что религия и впрямь «с неба свалилась». Но она, как любая идеология, родилась в наших головах; она не причина, а следствие того, что было в нас задолго до появления идеологий — психологии. Возьмите Малюту Скуратова и Берию, гипнозом внушите одному, что Бога нет, другому — что есть; изменятся ли их характеры? Причины отрицания науки тоже лежат гораздо глубже религиозных постулатов. А. Борисов: «Людям всегда было трудно отказываться от обманчивости повседневного опыта. В свое время всем было ясно, что земля плоская, что движется солнце, а не земля. Правда, истина оказывалась противоположной, казалось бы, очевидному повседневному опыту. Так и сейчас: мы ведь не наблюдаем из окна квартиры и во время прогулок по лесу возникновения новых видов, эволюции и т. п. Следовательно, их и нет». По мнению психологов, одна из причин неприятия науки — несоответствие ее выводов врожденным свойствам нашей психики, во многом «детской»: дети склонны видеть во всем, что их окружает, результат чьей-то целенаправленной деятельности (львы, чтобы смотреть на них в зоопарке, тучи, чтобы шел дождь); этот феномен называют «неупорядоченной телеологией». (Почему у нас и американцев «детского» больше, чем у французов и шведов? Вопрос неполиткорректный, но никто не запретит вам придумать гипотезу.)

Есть еще гипотеза, что мы отвергаем родство с другими приматами из отвращения. Эксперименты показали, что животные воспринимают поведение представителей близких видов как карикатуру. Так что оскорбительность мысли о родстве с обезьяной это родство подтверждает. Возможно, мы также отвергаем родство из гордыни. Паскаль: «Опасно обнаруживать перед человеком его близкое сходство с животными, не указывая в то же время на его величие». Фрейд назвал дарвиновское открытие наряду с открытием Коперника двумя главными ударами, нанесенными по нашему самомнению.

А не найдется ли гипотезы у самого Дарвина? «Когда человек продвигается вперед по пути цивилизации и небольшие племена соединяются в большие общества, здравый смысл говорит всякому, что он должен распространять свои общественные инстинкты и симпатии на всех членов того же народа… Когда человек достиг этого, ему остается только победить одно искусственное препятствие, чтобы распространить свои симпатии на людей всех народов и рас. Если эти люди значительно отличаются от него по внешнему виду и по обычаям, то, к несчастию, как показывает опыт, нужно много времени, пока мы станем смотреть на них как на своих ближних. Симпатии за пределами человечества, т. е. любовь к животным, есть, видимо, одно из позднейших нравственных приобретений… Это качество, одно из благороднейших, какими одарен человек, видимо, происходит из наших симпатий, делающихся все нежнее и распространяющихся все далее, пока они не обнимут, наконец, все живые существа».

Обнять все живые существа своей человечьей любовью — значит прекратить их есть, одеваться в содранную с них кожу, убивать их для потехи. Мы не снимаем кожу с других людей, потому что, сознательно или нет, ощущаем их братьями. Но от удовольствия, которое нам доставляют убийство, питание трупами и щеголяние в чужой коже, мы отказаться не хотим — и потому упорно отбиваемся от мысли, что убиваем братьев, хотя бы и меньших. (Домашних собак и кошек мы бессознательно воспринимаем как «родных», поэтому человек, который их ест, вызывает брезгливый ужас, подобно людоеду.) Наша плотоядность — глубиннейшая причина того, что мы отвергаем родство?

Еще одна возможная причина — страх. Ведь если мы лишь ступень эволюции, то наверняка не последняя. Если появится новый вид, он будет более могущественным и жестоким (мы проецируем на него наши пороки); если он будет порожден существами, которых мы уничтожали, то станет мстить… Можем ли мы преодолеть страх, жестокость, высокомерие? Дарвин полагал, что сумеем. «Человеку можно простить, если он чувствует некоторую гордость при мысли, что он поднялся, хотя и не собственными усилиями, на высшую ступень органической лестницы; и то, что он на нее поднялся, вместо того чтобы быть поставленным здесь с самого начала, может внушать ему надежду на еще более высокую участь в отдаленном будущем».

Естественное происхождение человека оспаривали в основном люди, далекие от биологии. Но и от коллег Дарвину досталось серьезно. Давайте разберемся, кто, где, когда и за что его бил и кто помогал отбиваться.

Глава тринадцатая.
В ПОИСКАХ УТРАЧЕННОГО ДАРВИНА

Первым делом его обвинили в «беззаконии». Эволюция, конечно, существует, ни один ученый уже не верит, будто Бог создал вошь головную и вошь платяную. Но Дарвин неверно объяснил механизм эволюции. Случайно произошли изменения, и те, что оказались полезны, закрепились? Это ненаучно. В 1870-х годах А. Виганд писал: «С введением понятия случая исключается понятие закономерности, и тем самым всякое научное объяснение». Должна быть в организмах какая-нибудь «сила» или «тенденция», которая их изменяет; а поскольку она создала нас, таких прекрасных, то направлена она к прогрессу. Это придумал Ламарк. Но он еще выдумал «упражнения» — это лишнее. И «климат — пища» лишнее. Хватит одной «силы».

Немецкий ботаник Нэгели считал, что носитель наследственности, «идиоплазма», превращается в прогрессивном направлении, его соотечественник Кёлликер назвал внутреннее самосовершенствование «гетерогенезом», Хааке и Эймер, тоже немецкие ученые, — «ортогенезом», итальянец Роза — «ологенезом». Наш Л. С. Берг в 1922 году писал: «Дарвиново представление об эволюции можно обозначить как тихогенез (развитие на основе случайностей)»; эволюция же есть «номогенез, или развитие по законам». Живому присуща сила, развивающая его в сторону усложнения, ни от какого отбора она не зависит. Правда, ни один из перечисленных (и прочих) «генезов» не объяснял, что это за сила, откуда взялась, как работает. Она сила, уж такая сила, и этого довольно. Почему под действием силы, нацеленной на прогресс, некоторые животные регрессировали? Ну, стало быть, в них заложена другая сила…

В мороз окна покрываются узорами. Простодушное объяснение: это затем, чтобы нас радовать. Научное: на стеклах скапливается водяной пар, замерзая, он превращается в кристаллы; в трещинках, покрывающих стекло, влаги больше и слой кристаллов толще, получаются узоры. Почему на конкретном окне расположение трещинок такое, а не эдакое, мы не выясняем и считаем узоры случайными, как мутации, хотя теоретически можно проследить причину появления каждой трещинки. А вот объяснение в духе «генезов»: окна покрываются узорами, ибо в них заложена тенденция покрываться узорами. Это самое нелюбимое Дарвином объяснение, ведь оно вроде бы не противоречит научному. Собака имеет тенденцию лаять, самолет — летать, Волга — впадать в Каспийское море… Что тут возразишь?

Английский физик Тиндаль, однако, считал, что науке нужны только причинные объяснения. Почему небо голубое, а солнце на закате красное? Чтобы нас радовать или потому что в них заложены такие тенденции? Он нашел причину: рассеяние солнечного света в атмосфере. Физика, эта тяжелая артиллерия науки, станет главным защитником Дарвина. Но пока она была против него, ведь в 1854 году Клаузиус сформулировал второй закон термодинамики: «Энтропия мира стремится к максимуму». То есть порядок, если его не поддерживать специально, превращается в хаос. Значит, и живые существа, если ничто специально не управляет их развитием, не могут делаться более сложными и упорядоченными, а должны стать лужей биомассы. Дарвин этим не «заморачивался». Он ждал подмоги не от физики, а от биологии: она выяснит причины мутаций и их передачи по наследству и подтвердит его правоту.