Книга Дипломатия Второй мировой войны глазами американского посла в СССР Джорджа Кеннана - Джордж Кеннан

В течение всего лета я помогал ему, как мог. В основном я был должен делать краткие сообщения на ежедневных утренних совещаниях у госсекретаря о советских намерениях и планах. В то же время меня, так или иначе, вовлекли в деятельность, связанную с попытками разрешения корейского кризиса, которую мой друг Болен называл «блуждающей почкой» (всегда в шаге от принятия реального решения).

Среди вопросов, рассматривавшихся во время дискуссий того периода времени, особое значение для меня имели три.

Первый касался целей наших военных операций в Корее. Я выступал за остановку наступательных действий северокорейцев и отвод их войск из районов, расположенных южнее 38-й параллели. Я даже не думал, что мы примем решение на продвижение далее этого рубежа. Поэтому, когда 27 июня, через три дня после начала военных действий в Корее, я делал сообщение представителям стран-участниц НАТО, собравшимся в Вашингтоне, о наших намерениях, то совершенно спокойно сказал, что нашей целью является восстановление статус-кво. Я полагал, что такова точка зрения нашего правительства, тем более что подобной была и первоначальная резолюция Совета Безопасности ООН по данному вопросу.

Однако днем позже – 28 июня – наша авиация начала свои операции севернее этой параллели. В тот же день у госсекретаря состоялось совещание по обсуждению происходившего. Привожу некоторые выдержки из моего тогдашнего выступления:

«Считаю необходимым внести некоторые изменения в нашу позицию по вопросу о 38-й параллели, которые должны констатировать, с одной стороны, положения об отсутствии намерения в оккупации территорий севернее указанной параллели, а с другой – в неограничении проведения операций наших войск в Корее какими-либо рамками для выполнения поставленных перед ними задач…»

Это предложение получило поддержку большинства участников дискуссии, и я был рад, что они придерживались того же мнения и мне не пришлось оригинальничать. Во всяком случае, это способствовало доведению до правительства преобладающего мнения Госдепартамента по данному вопросу.

Однако как и по каким причинам изменились позиции официального Вашингтона, для меня осталось неясным. Когда 9-го или 10 июля китайцы, как нас информировали, согласились с предложением Индии о возможности разрешения конфликта путем восстановления статус-кво наряду с другими мерами, наше правительство отнеслось к этому отрицательно, заявив, что в таком случае сохранится угроза для Южной Кореи вновь подвергнуться нападению Северной Кореи. Привожу дневниковую запись от 21 июля:

«Утром ко мне пришли два бывших моих сотрудника из группы планирования и выразили свое беспокойство тем обстоятельством, что наше правительство не высказало твердо своего намерения приостановить военные действия в Корее на 38-й параллели. Их пугало, что наша сдержанность в данном вопросе может быть неправильно истолкована советской стороной и Кремль посчитает необходимым ввести в Корею свои войска, в результате чего наметившееся разрешение конфликта может быть сорвано».

На утреннем совещании следующего дня у госсекретаря я рассказал об этом, подчеркнув, что вопросу нужно уделить самое пристальное внимание. Следует иметь в виду, добавил я затем: то, что мы делаем в Корее из политических соображений, имеет нездоровую подоплеку, и чем более мы увязнем на полуострове, тем уязвимее станет наше положение с военной точки зрения. Если мы продвинемся за горловину полуострова, то окажемся в районе, где против нас могут быть использованы массовые армии и где мы окажемся в невыгодном положении. Все это свидетельствовало, по моему мнению, о необходимости срочного прекращения военных действий на параллели, не говоря уже о возможности избежания столкновения с русскими, которые могут быть на это спровоцированы.

Следующая запись датирована 31 июля:

«Я был несколько шокирован, получив из бюро по делам Организации Объединенных Наций проект выступления сенатора Аустина в случае, если в Совете Безопасности ООН поставят вопрос о необходимости разрешения корейского конфликта, исходя из его сути. В этом выступлении должна быть отражена позиция Соединенных Штатов и сделано предложение о том, чтобы войска Северной Кореи отвели за 38-ю параллель и, более того, сдали бы свое вооружение командованию войск ООН, которое обретет право отдавать распоряжения на всей территории Кореи. После этого здесь будут проведены всеобщие выборы под наблюдением представителей ООН.

Переговорив кое с кем по поводу этого проекта, я позвонил Мэтьюсу и сообщил, что не считаю возможным обсудить проект на завтрашнем заседании комитета по безопасности и что весьма расстроен самим проектом, который может завести нас в область абсолютно неясной политики, и порекомендовал провести дискуссию на высшем уровне по затрагивавшимся в нем вопросам, прежде чем прийти к какому-то выводу.

Моя аргументация в беседах с различными людьми по данной проблеме была следующей. Русские могут расценить такое заявление как наше стремление распространить военную и политическую власть генерала Макартура на всю территорию Кореи, вплоть до ее северной границы, проходящей у самых ворот Владивостока. А на это они никогда не пойдут».

Что повлияло на принятие последовавшего решения о переходе параллели, заручившись поддержкой Ассамблеи ООН, я не знаю. Начало этому явно положило выступление 19 августа нашего представителя в Совете Безопасности ООН сенатора Уоррена Аустина, заявившего о невозможности нашего ухода из Кореи, оставив ее «наполовину свободной и наполовину в рабстве». Джон Фостер Даллес, о чем будет сказано ниже, также выступил в поддержку идеи о продвижении за параллель. Это свидетельствовало, насколько я понимал, о взглядах правого крыла республиканцев на Капитолийском холме. Вместе с тем я подозревал, что тут не обошлось и без влияния, оказанного нашими энтузиастами в ООН, которые, невзирая на противную аргументацию, ультимативно настаивали на широком применении силы при решении вопросов, связанных с другими нациями.

Наше продвижение за параллель получило обоснование, когда пришла резолюция ООН. Я же никогда не одобрял вмешательства ООН в корейские дела и не понимал его рациональной стороны. Ведь, в конце концов, именно в этом регионе мы приняли капитуляцию Японии и установили свое право на ее оккупацию. С Японией, правда, еще не был заключен мирный договор, который определил бы ее статус. Мы добились установления военной оккупации в Южной Корее, а факт вывода наших войск оттуда еще не означал ликвидации нашего права на это. Поэтому мы вполне законно опять ввели туда свои войска для обеспечения порядка. Никакого международного мандата для этой акции нам не требовалось. И хартия ООН нам была не нужна. Статья 107, в определенной степени двусмысленная и неопределенная, гласила, что проблемы, связанные с возникновением войн, не должны становиться субъектами, подлежащими рассмотрению в ООН. В Корее же, по сути дела, произошел гражданский конфликт, даже не международного характера, поэтому и термин «агрессия» в обычном международном понимании здесь был не у места, как, впрочем, впоследствии и в случае с Вьетнамом. Подключение ООН к разрешению корейского конфликта, спешно осуществленное моими коллегами по Госдепартаменту еще до моего возвращения в то памятное воскресенье с фермы, не было нисколько необходимым. Принятие же в последующем резолюции ООН, преследующей цель оправдания ведения нами военных операций за пределами параллели, представлялось мне абсолютно бесполезным занятием, простым подтверждением и без того присущего нам права, основанного на доверии международного сообщества.