Книга Павленков - Владимир Десятерик

Издателя больше волновало содержащееся в письме Е. С. Некрасовой обвинение его в непоследовательности. Тут не что иное, как недоразумение! Его надо развеять! «О Волкове и Дмитриевском я Вам не мог говорить того, что Вы приписываете мне, будто бы мне понадобятся их биографии, — пишет Павленков. — Я говорил Вам, что биография Волкова пишется и что она будет составлена в связи с историей русской театральной старины, причем в нее войдут в качестве иллюстраций этой старины биографические наброски из жизни И. А. Дмитриевского, П. А. Плавильщикова, А. С. Яковлева, Е. С. Семеновой и др. Для отдельных книг ЖЗЛ и Яковлева и Семенова недостаточно крупные величины».

Не успевает схлынуть одна волна неурядиц, как уже накатывается новая. И Флорентию Федоровичу ничего не остается, как включаться в очередную кампанию борьбы с цензурой. Иногда эта кампания затягивается на месяцы и даже годы… «У меня опять история с Кромвелем, такая же, как и с Катковым, — жалуется он в письме к товарищу. — Биография цензурована в Москве и по выходе тотчас же задержана, но не формально, а путем якобы промедления в выдаче выпускного билета, который должен выдаваться не позже трехдневного срока, а на самом деле не выдается уже почти шесть недель. Идет какая-то подозрительная переписка. Грозят запретить продолжение биографической библиотеки. Я не верю такому абсурду. Написал куда следует неофициальное объяснение на тридцати страницах. Изложил все каверзы петербургской цензуры — конечно, также относительно моей персоны. Жду последствий».

Эта эпопея заслуживает того, чтобы о ней рассказать подробнее. Берет свое начало она 29 апреля 1893 года. Именно в тот день типография Ю. Н. Эрлиха отправила в московский цензурный комитет уже отпечатанную в соответствии с ранее полученным разрешением биографию Кромвеля. Требовалось «добро» на выпуск тиража. Однако в установленный срок ответа не последовало. 12 мая владелец типографии повторно запрашивает о причине задержки. А именно в этот же самый день, 12 мая, Московский цензурный комитет объяснял Главному управлению по делам печати, почему цензор господин Трескин не посчитал возможным подтвердить свое прежнее решение по данной рукописи. Оказывается, он усмотрел существенное отличие в обложке, титуле и в цене между напечатанным в Петербурге экземпляром и рукописью, которую ему представлял автор Е. А. Соловьев.

Получив из Петербурга брошюру «Оливер Кромвель», цензор с нескрываемым испугом обнаружил, что «она оказалась одним из изданий Ф. Павленкова, относительно которых в 1892 году за № 3974 комитету дано особое предписание». Что предпринять? Цензор тут же ищет возможные зацепки. Ему не показали обложку, значит, это — серьезное умышленное нарушение «с целью скрыть… что брошюра будет одним из изданий “Биографической библиотеки Ф. Павленкова”, что обязывало бы цензора иначе отнестись к сочинению». Далее. «При двадцатикопеечной цене брошюра представляется неудобною к обращению». Почему? Дело в том, что содержанием ее служит изложение борьбы королевской власти с народом. Кромвель же, стоявший во главе противодействия власти, докладывает цензор, превозносится автором как великий человек, совмещавший в своей деятельности все эти элементы, которыми определяется понятие о величии. Главное управление по делам печати, прочитав объяснение цензурного комитета, согласилось с предложенными мерами по задержке издания, но при этом потребовало, чтобы был наказан цензор за «неосмотрительность его действий в настоящем случае». Главное управление твердо убеждено, что «популяризация народного противодействия королевской власти в брошюре в 96 страниц, предназначенной к широкому распространению в массы публики, представляется… неудобною». Но так как по закону все расходы в данной ситуации должны были бы принять правоохранительные органы на себя, они решают волокитой заставить издателя пойти на перепечатку брошюры на устранение из нее мест, неугодных цензуре.

Флорентий Федорович решает включиться в борьбу. 16 июля 1893 года он пишет пространное заявление председателю Московского цензурного комитета. «С разрешения московской цензуры, — сообщает он, — мною была издана книжка “Кромвель. Его жизнь и политическая деятельность”. По статье 65 цензурного устава выпускной билет на цензурованные книги должен выдаваться не позже 3-х дней со времени представления отпечатанной книги тому комитету, который ее разрешил к печати. Между тем московская цензура не выдает этого билета на “Кромвеля” уже около 6 недель и тем причиняет мне материальный ущерб, не говоря уже о многих неудобствах другого рода…

Обращаясь к Вашему превосходительству с покорнейшей просьбой об устранении препятствий к выпуску в свет изданной мною книжки, считаю необходимым объяснить при этом, что задержка ее не может быть законно обоснована ни на формальных причинах, ни на соображениях, вытекающих из содержания биографии…»

Используя свое глубокое знание действующего цензурного устава, буквально до мельчайших тонкостей и нюансов, опираясь на логику мысли, Павленков разбивает в пух и прах все те придирки, которые выдвинуты московскими цензорами, чтобы задним числом дезавуировать данное ранее ими самими разрешение на выпуск книги. Обвинительные пункты представляют собой, указывает Павленков, одно сплошное недоразумение, объясняемое неточным толкованием цензурного устава. Прежде всего, по цензурному уставу не требуется никакого особого разрешения для печатания обложки, так как она представляет собой лишь второй оттиск заглавного листа рукописи с тою разницей, что первый из них делается на белой бумаге, а второй — на цветной. «Перемена же во цвете бумаги не требует цензурного разрешения», — не без сарказма замечает он.

Абсурдность обвинения в том, будто издатель умышленно скрывал правду о своем издательстве, обнаруживается уже тем обстоятельством, что рукопись была приобретена им лишь после разрешения ее цензурой. Павленков считает далее важным указать на то, что закон в данном случае (как раз наоборот) во избежание пристрастия запрещает цензурному ведомству требовать выставления на рукописи имени издателя, ясно этим говоря, что книги должны рассматриваться цензурой, соображаясь только с тем, что в них написано, и без всякой зависимости от того, кто их издает. Таким образом, выставление фирмы типографии и издателя не требует цензурного разрешения на основании 47-й статьи цензурного устава.

Поскольку Московский цензурный комитет не дал никакого ответа на эти и другие доводы в пользу снятия запрета с уже готовой книги, Флорентий Федорович 6 августа подает повторное заявление, приложив к нему две гербовые марки стоимостью по 80 копеек. Он решает усилить натиск. Очевидно, на такую меру его вдохновило то, что в эти дни удалось одержать целый ряд существенных побед в сражении с цензурным воинством. Именно в этот день, 6 августа, Павленков пишет Р. И. Сементковскому: «Август месяц был для меня месяцем удач в жизненном отношении. Я успел провести “в свет” три издания: 1) “Под маской благочестия” (преступления и оргии пап), которое вылуплялось из яйца целых 7 лет. Печатание его 2 раза прекращалось; 2) 3-е издание Беллами с прибавлением очерка Ранис “Deus cont aus”, последнее из которых почему-то попало у нас в список запрещенных книг и 3) Биография Р. Оуэна, лежавшая под спудом возможного запрещения с июня прошлого года. Теперь еду в Москву хлопотать о Кромвеле, который задержан тамошней цензурой… Вернусь из Москвы дней через 6–7, то есть к 12 числу».