Книга Еврейская сага. Книга 3. Крушение надежд - Владимир Голяховский

Жильцы писательских домов были связаны между собой общими литературными интересами и делами и знали друг друга, это создавало атмосферу единения. Берги знакомились с соседями, после пролетарской коммуналки было интересно оказаться в окружении читающих людей. Вскоре они поняли, что внутри кооператива жильцы делились по привилегиям на три категории. Тяжелое ядро составляла группа «классиков»-миллионеров — Константин Симонов, Семен Бабаевский, Алексей Арбузов, Михаил Шатров, Юрий Нагибин, Николай Вирта и еще несколько. Они имели «большой джентльменский набор»: лауреатскую премию, кооперативную квартиру из двух соединенных вместе, большую дачу, импортную машину с частным шофером, отправлялись в поездки по капиталистическим странам и могли позволить себе купить для жены зимнее манто из норки или песца. В следующем ряду были относительно известные писатели со «средним джентльменским набором»: квартира поменьше, — дача поменьше, машина отечественного производства, без шофера, поездки за границу реже и поближе, а для жены — шубу каракулевую или котиковую. За ними шла группа «литературных поденщиков» без особого набора. Но и они жили хорошо, зарабатывали больше, чем врачи, инженеры, учителя и рядовые служащие.

Проснувшись, писатели-конъюнктурщики работали над созданием своих бессмертных произведений в духе соцреализма, таких, как, например, поэма Межирова «Коммунисты, вперед!»[82], а поработав пару часов, с чистой совестью выходили пофланировать перед своими домами. В импортных свитерах и костюмах, важные и высокомерные, они часами беседовали между собой, довольно сильно раздражая этим жителей окрестных домов.

Погуляв, отправлялись одни, а чаще с женами, в закрытую поликлинику Литературного фонда на первом этаже одного из домов. Там, дожидаясь приема у врачей или лечебных процедур, они продолжали свои нескончаемые творческие беседы. Поликлиника была для них чем-то вроде светского клуба.

Жен писателей прозвали «жописы». Эти дамы были избалованы привилегиями больше мужей. Лишь очень немногие из них работали, но все имели домработниц и нянек для детей, большинство занималось собиранием и распространением сплетен в писательском мире. Сплетнями, интригами и связями они помогали мужьям «проталкивать» в печать их творения. Доминировали две группы жен дебелые матроны и молоденькие фифы. Матроны по утрам важно отправлялись на ближайший рынок и покупали там домашний творог, бесконечно пробуя его в длинном ряду торговок. Молоденькие же усердно занимались своей привлекательной внешностью.

Для вторых не менее важным занятием, после сплетен, было приобретение заграничных вещей. Мужья многое привозили из зарубежных поездок, но многое приобреталось в комиссионных магазинах.

По вечерам писатели разъезжали, кто с женами, кто с любовницами или с друзьями, по закрытым клубам, посещали Дом писателей, Дом журналистов, Дом кино, Дом актера. Чаще всего собирались в недавно построенном, просторном Доме писателей. В подвальном этаже азартно играли в бильярд. Просторный ресторан занимал весь первый этаж, стены были разрисованы шаржами и исписаны эпиграммами. Кухня ресторана и выбор блюд были намного богаче обычных. В большом кинозале со сценой выступали знаменитые актеры или проводились закрытые просмотры иностранных фильмов, запрещенных к показу в прочих кинотеатрах.

Павел с Марией тоже пошли на просмотр нашумевшего американского фильма «Вестсайдская история», мюзикла о жизни пуэрто-риканских эмигрантов в Нью-Йорке. Вся элита литературного мира была в кинозале. Фильм всем понравился. Но Бергам не менее интересно было наблюдать шумную реакцию писателей на то самое западное искусство, которое они так критиковали и порицали в своих произведениях…

* * *

Павла с Марией не привлекала привилегированная публика, эта атмосфера была чужда им. Павел ворчливо говорил:

— Писатели!.. Какие она писатели? Чехов правильно говорил, что русский писатель должен ездить в третьем классе. Вот Шолом-Алейхем ездил в третьем классе и писал на материале своих наблюдений чудесные рассказы.

Мария добавляла:

— Какие-то они все высокомерные. Можно подумать, что пишут невесть что, а на самом деле читать противно. По-моему, мир артистов намного интересней писательского. Актеры не так избалованы, проще, живее, общительнее, не такие фанфароны.

* * *

Соседом Бергов по площадке оказался не писатель, а симпатичный портной Израиль Шафран. В 1939 году он сбежал в Россию из Варшавы, спасаясь от фашистов, и так и остался в Москве, женился на русской красавице Нине, у них было две дочери. В шестидесятые годы многие шили одежду на заказ, купить приличный костюм, платье или пальто было невозможно. Шафран работал в пошивочной мастерской Литературного фонда, славился своим мастерством, к нему шли солидные клиенты, он хорошо зарабатывал, сумел купить кооперативную квартиру и дорогую машину «Волга». Соседи, не такие состоятельные, конечно, отчаянно завидовали. Однажды Павел стал свидетелем диалога между писателем Т. и Шафраном. Писатель высокомерно говорил:

— Все считают, будто нас, писателей, высоко ценят и нам хорошо платят. Но вот вы портной, а у вас есть машина «Волга». Я писатель, но у меня машины нет.

Шафран пожал плечами и невозмутимо, с варшавским акцентом, ответил:

— Послушайте, так я ведь делаю то, что нужно людям, а вы делаете то, что нужно только вам.

У Бергов были теплые отношения с Шафранами, Мария часто говорила:

— Насколько Шафраны более достойные люди, чем большинство жильцов-писателей.

По вечерам Павел гулял с соседом возле дома, и однажды Шафран радостно сообщил:

— Послушайте, я имею вам что-то сказать. Я получил приглашение от своей сестры из Парижа навестить ее. Мы не виделись двадцать пять лет, я даже не знал, что она жива. Теперь я поеду повидать ее в Париж.

Поездки к родственникам за границу разрешались редко, оформление шло долго, но Шафран все-таки добился разрешения и поехал. По кооперативу ходили слухи:

— Вы слышали? Портной Шафран поехал в Париж.

— Неужели?! Портной — в Париж?

Их не удивляло, когда в Париж ездили писатели, но портной…

Вернувшись, Шафран по вечерам гулял с Павлом перед домом и рассказывал, как много всего повидал в Париже, какая там богатая и яркая жизнь. И каждый раз заканчивал свой рассказ одинаково и со вздохом:

— И что вы себе думаете? Когда я уезжал, на прощанье моя сестра и ее семья мне сказали: «Передай своим евреям в России, что они самые счастливые люди на земле, потому что они даже не знают, насколько плохо живут»[83].

* * *