Книга Саблями крещенные - Богдан Сушинский

— Вы пришли только за этим?! — обиженно упрекнул ее д’Арбель. — Вам нужно только этого?

— Не будем уточнять, «только чего» нужно вам. Если помните, мы договаривались о встрече, во время которой речь пойдет об освобождении полковника. А следовательно, о сумме выкупа. Не моя вина, что вы столь резко отклонились от темы разговора, что теперь не в состоянии вернуться к ней.

Генерал нахраписто рассмеялся. Зло и победно.

— Вы забыли, графиня, что находитесь на территории, пребывающей под властью испанских гарнизонов, а следовательно, короля Испании. — Он рванул платье и оголил ее грудь настолько, что мог припадать к ней, словно к двум родникам.

«Неужели ты отдашься этому ничтожеству, не получив взамен ничего: ни ласки, ни свободы того, ради которого рискуешь?» — швырнула себе в лицо графиня.

Были минуты, когда она уже готова была поддаться. В конце концов, генерал д’Арбель не так уж плох собой. Сильный, властный самец, пусть даже слегка подрастерявшийся, поскольку привык к тому, что сопротивление женщины заканчивалось значительно раньше, чем успевал разжечь себя настолько, чтобы возгореться от первой любовной искры. Такие минуты возникали и сейчас, но командующий явно не уловил их и не сумел воспользоваться…

— Значит, вы, генерал, отказываетесь вести со мной переговоры, как и подобает аристократу?

— В постели, милейшая графиня, аристократов не бывает. В постели бывают жены и любовницы. Надеюсь, на второй титул вы не претендуете? Не говоря уже о первом.

— Можете считать, что в этом доме я уже не претендую ни на что, — с холодным, леденящим душу спокойствием процедила графиня и, упершись ребром ладони в горло генерала — один из приемов, которому ее обучили еще в пансионе маркизы Дельпомас, — буквально сошвырнула с себя генерала. — Вы мне смертельно надоели, мой неугомонный, — молвила она по-испански одну из тех немногих фраз, которые способна была слепить из немногих известных ей слов этого, теперь еще более опостылевшего, языка.

— Но мадам… — растерянно пробормотал генерал д’Арбель, не зная как завершить это свое словесное возмущение. — Вы слишком многое позволяете себе.

— С той поры, когда вы набросились на беззащитную женщину, досточтимый генерал, вы перестали чувствовать себя генералом, — перешла она на французский. — А мужчиной так и не почувствовали себя.

Графиня проникла в его комнату через окно. Она сама избрала этот путь, не желая быть замеченной кем-либо. Генерал был слегка удивлен таким условием нанесения ему визита, однако довольно скоро смирился, списав его на сумасбродство француженки. Зато теперь он совершенно не удивился, когда графиня вновь приблизилась к незакрытому окну и распахнула его. Правда, при этом д’Арбель не заметил, как чья-то рука, появившаяся с той стороны, мгновенно положила перед ней на подоконник небольшой кинжал, рукоять которого Диана сразу же сжала в руке.

— Нам придется расстаться, дон д’Арбель, — резко молвила она, ощущая, что генерал медленно, по-рысьи крадучись, подбирается к ней.

— Это не так просто будет сделать, как вам кажется, — резко осадил ее командующий. — Вначале я получу от вас все, что захочу, а уж потом.

— А что потом? — столь же резко перебила его графиня, ощущая у себя на плечах руки генерала.

— А затем, — резко повернул ее к себе д’Арбель, вот только договорить уже не успел.

Щедро смоченное ядом лезвие кинжала буквально пронзило ему горло, а удар ногой в пах отшвырнул оцепеневшего кавалера к еще не остывшей от тел и страстей постели.

— Это моя вина, генерал. Видимо, я слишком понадеялась на свои женские соблазны, а потому избрала совершенно не тот способ освобождения мужчины, который действительно дорог мне.

С таким спокойствием говорить все это, стоя над хрипящим, истекающим кровью вражеским генералом, могла только графиня де Ляфер. В минуты наивысшей опасности она не впадала ни в панику, ни в истерику, ни в излишнюю горячность. Наоборот, как раз в эти минуты она начинала вести себя с таким спокойствием, что даже совершенное ею убийство уже не могло повергнуть ее хоть в какое-то смятение.

Сползая с кровати и оседая на пол, генерал, кажется, еще что-то силился произнести, но графиня даже не пыталась понять, что именно.

— Ну, что вы так обиженно хрипите, мой несговорчивый идальго? — укоризненно упрекнула она д’Арбеля, не по-женски легко усаживаясь на довольно высокий подоконник. — Хрипеть и всхлипывать нужно было раньше. И не от боли — от восторга, что выпала такая честь: наслаждаться телом француженки.

Последние слова она произносила, уже оказавшись на руках у снимавшего ее с подоконника Кара-Батыра. А еще через какое-то время они садились на лошадей, ждавших их у ограды ближайшей усадьбы.

— А что было делать, если он оказался слишком уж несговорчивым? — по-пасторски попытался оправдать графиню ее татарин.

— Или слишком словоохотливым. В любом случае, того яда, что ты накапал на кинжал, он вполне заслуживает. Жаль только, что князю Гяуру его гибелью мы не поможем.

— Кто знает, графиня-улан, — задумчиво возразил татарин, направляя своего коня за пределы поселка. Где-то там, по ту сторону речного брода, их ждал с каретой и двумя солдатами-наемниками принц Ян Казимир. — Пока испанские офицеры будут нервно дергать рукояти своих шпаг, пытаясь понять, кто и почему погубил их генерала, им будет не до пленного полковника. И потом, вряд ли кто-либо из них решится отдать приказ о казни Гяура, помня, как дорожил своим пленником сам командующий.

— Я не верю, что князь… что этот человек может погибнуть, — схватила графиня лошадь татарина за узду. — Я отказываюсь верить в то, что князь Гяур может погибнуть в этом забытом всеми богами городишке.

41

Оставшись один, король вновь подошел к окну. Но теперь он не видел ни ветвей клена, ни привратной башни, кирпичные стены которой еще сохраняли следы небольших ядер, запечатленных на ней во время какой-то давней осады.

Мысленно он опять стоял на скале Стефана Батория. Ему открывался тот же, почти мистический, пейзаж, который открылся, когда он действительно взошел на жертвенник святилища полян. Вот уже несколько месяцев, как необъяснимая болезнь короля проявлялась таким вот странным образом: наступало время, когда у него вдруг возникали галлюцинации. Он как бы переносился во времени и пространстве, оказываясь то на поле Грюнвальдской битвы, то под Цецорой, где сражался против турок, то на королевском балу.

В этот раз провидению было угодно, чтобы он оказался на Скале Волхвов. Внизу перед ним проходили полки пехотинцев и разворачивались в атакующую лаву хоругви крылатых гусар. По пыльной дороге медленно катил кортеж карет, первую из которых украшал герб короля Польши. И вдруг впереди, на горизонте, запылали золотым багрянцем купола православных соборов, показались башни крепости…

Где это он? Что за город впереди?

Непонятно откуда возникший голос подсказал ему: «Москва».