Книга Авантюрист - Марина и Сергей Дяченко

…Я удивлённо уставился на железный крюк, с третьей попытки вцепившийся в край плота. Сумасшедшая гонка вертящихся берегов замедлилась, а потом и прекратилась вовсе; теперь неслась река, а наш расползающийся плот прыгал, удерживаемый канатом, и первый из схвативших нас крючьев сорвался только тогда, когда в плот вцепились четыре его клыкастых собрата.

Берег, к которому мы так стремились, теперь нависал над нами шляпкой гриба. Вода подмывала глиняную стену, сверху срывались мелкие камни и комья земли вместе с травой. Чёрная воронка, вертящаяся под самым берегом, завораживала, как глаз.

Четыре верёвки насилу вытянули нас из-под опасного, грозящего обвалом козырька. Горожане изрядно поработали, воздвигнув здесь насыпь из камней; теперь отовсюду бежали люди, и на многих были когда-то красно-белые, а теперь грязно-бурые мундиры.

В моём сознании случился короткий провал. Очнулся я, когда глиняный подмытый козырёк оторвался-таки от тверди и грянулся в воду, и нас, уже выползавших к тому времени на берег, накрыло грязной волной. Алана не устояла на ногах — я поддержал её; вода бессильно соскользнула, уже не в состоянии завладеть нами, и я на мгновение опьянел от осознания собственной живучести.

Жив. Вырвался, прорвал серую плёнку неотвратимой смерти и вот стою на насыпи, мокрый и окровавленный из-за многочисленных ссадин, бессовестно живой, холодный, грязный…

Окружившие нас люди о чём-то возбуждённо говорили, но я перестал слышать их голоса. Новое осознание подобно было падению дубины.

Горка песка на дне песочных часов. Круглый деревянный календарик, и бегущие по кругу дни вычеркнуты один за другим. Ещё три долгих дня, три с половиной ночи…

Я почти мёртв. Алана овдовеет раньше, чем мои ссадины заживут.

К нам подвели лошадей. Я видел, как Танталь поспешно вытирает волосы невесть откуда взявшимся полотенцем. Как Алана со страдальческим выражением лица отжимает подол платья. Река за нашими спинами всё ещё ревёт — кажется мне или нет, но прежней ярости в жёлтом потоке уже не наблюдается, как будто после нашей переправы жизнь для реки потеряла смысл…

Мне заглядывали в лицо. Их было полным-полно — горожан с натруженными руками, стражников с кирками и лопатами, а этот, в пышном парике, не иначе как бургомистр…

Все они будут жить и завтра, и послезавтра, и через неделю.

Я опустил голову. Нехорошо, если кто-то прочтёт на моём лице малодушную, бессильную ненависть.

Глава 17

Я не узнавал города. Я не мог вспомнить улочек, по которым вёл нашу кавалькаду полковник Солль; прохожие шарахались из-под копыт, я старался держаться рядом с Аланой, всем известно, какая она наездница… Через три дня всё это перестанет меня волновать, но, пока я жив, с Аланиной головы не упадёт ни волоса.

Всё живое есть вызов смерти. Мы строим дома и рождаем младенцев — зная, что всему придёт конец; я ничем не отличаюсь от прочих. Не через три дня, так через тридцать лет, но результат один и тот же, а мне хотелось бы, чтобы мой собственный вызов смерти прозвучал как можно более дерзко…

Сменяли друг друга узкие улочки. Сопровождающая нас тройка стражников предусмотрительно отстала — Эгерт Солль гнал, как по большой дороге, и Танталь не отставала от него, и даже Алана, закусив губу, крепко держалась в седле…

Ты не умрёшь, мягко сказал невидимый страж, охраняющий мой рассудок от сумасшествия. Не может быть, чтобы ты умер. Не может быть…

Это повторялось в сотый раз. Внутри меня раскачивался огромный маятник: я путешествовал от отчаяния, сдобренного философией, через упрямство и ярость — к расслабленной вере в собственное бессмертие. Туда-сюда. Туда-обратно…

Копыта простучали по горбатому мостику, смутно знакомому, и через несколько кварталов обнаружился дом.

У крыльца дома Соллей стояли два красно-белых стражника, и пики в их руках были скрещены перед входом — несколько картинно, я бы сказал. Что они, всё время так стоят? Или устроили спектакль, заслышав приближение полковника Солля?

Так или иначе, но при виде Эгерта им следовало бы отсалютовать, но они не двинулись с места. Ни один не повернул головы.

— Сарки! — крикнул Солль, соскальзывая с седла. — Доф!

Я помог спешиться Алане. Она тяжело оперлась о мою руку; я слышал, как Танталь бормочет в ухо собственной лошади: дома… вот и дома…

Эгерт шагнул вперёд; Сарки и Доф, или как их там звали, плотнее сдвинули свои пики:

— Нельзя. Никому нельзя. Вход закрыт.

Отовсюду — из двора напротив, из окон, из соседних подворотен — осторожно выглядывали, потихоньку подступали любопытные.

Солль, надо сказать, очень быстро обрёл потерянный дар речи.

— Это Я! — рявкнул он в лицо того из стражников, что был повыше. — Именем начальника стражи — приказываю прекратить балаган и следовать за мной!

Стражники вдруг заулыбались — одинаково, как братья. Улыбки их ничего общего не имели с весельем; я слышал, как охнула за спиной потихоньку собравшаяся толпа.

— Эгерт! — Голос Танталь сорвался. — Назад!

Солль отступил.

Стражники стояли, неприятно похожие на кукол с фарфоровыми головами. Пики соприкасались, и между остриями — толпа роптала всё громче — то и дело проскакивали маленькие синие молнии. И очень холодные — во всяком случае, смотреть на них было зябко.

Солль развернулся. Схватил за шиворот первого подвернувшегося зеваку, но почти сразу выпустил, обнаружив, вероятно, что жертвой стал его собственный приличный сосед.

— Что здесь… пёс, что здесь происходит?!

— Утром ещё их прислали, — пробормотал сосед, нервно оправляя воротничок. — Нормальные… ребята… мы с ними час назад беседовали, про реку, как она сбрендила… они говорили, что с госпожой Торией… всё в порядке… Час назад ещё… Попросили водички попить — ну, я господам стражникам угодить всегда рад… пошёл к себе за кружкой, возвращаюсь — стоят… как в столбняке… Я к ним с водичкой — куда там… Страх… колдовство это, господин полковник, как есть…

Все обернулись на Сарки и Дофа. Молнии, потрескивающие между наконечниками копий, и кукольные улыбающиеся лица как нельзя убедительнее подтверждали предположение доброго горожанина.

— Колдовство… — Соллев сосед облизнул губы. — Я ещё третьего дня приметил… крутился тут один, лысый, как… ты что делаешь, мерзавец?!

Возглас относился к мальчишке, который, проникнувшись всеобщим возбуждением, подобрал с мостовой камень и запустил его в замерших у крыльца стражей.

Мальчишка был на диво меток. Камень с грохотом ударил по шлему, пострадавший стражник тем не менее не переменился в лице, не сдвинулся с места, даже не перевёл взгляда, хотя на мундир ему посыпалась каменная крошка.

Я вдруг представил себе, как в улыбающегося стража впивается арбалетная стрела. Одна, другая; кукла не меняется в лице, она будет незыблемо стоять, даже залитая кровью, даже нашпигованная стрелами, и между остриями копий будет скакать синяя молния…