Книга Руби - Вирджиния Клео Эндрюс

– Если хочешь, я готов позировать обнаженным, – предложил Бо.

Я почувствовала, как щеки мои заливает румянец.

– Этого еще не хватало! Что за ерунду ты несешь, Бо!

– Ради искусства я готов на все! – заявил он. – Насколько мне известно, всякий художник должен уметь изображать человеческое тело. Уверен, вскоре тебе придется рисовать обнаженных натурщиков по заданию учителя. Я слышал, многие ребята подрабатывают моделями в художественных колледжах. А может, ты уже рисовала обнаженные тела? – спросил он с проказливой ухмылкой.

– Конечно нет, Бо. Я еще не готова к занятиям подобного рода, – ответила я, и голос мой предательски дрогнул.

Бо сделал несколько шагов в мою сторону:

– Может, ты находишь меня недостаточно привлекательным? Думаешь, натурщики в колледже будут более стройными и мускулистыми?

– Ничего я об этом не думаю. Не нужно мне никаких натурщиков. И хватит об этом!

– Но почему?

– Потому что я не хочу тебя рисовать. Мне будет стыдно. И вообще, мы с тобой пьесу собирались репетировать, забыл?

Я открыла тетрадь с ролью. Бо продолжал смотреть на меня глазами, затуманенными желанием. Я опустила глаза. Грудь моя ходила ходуном от волнения, но я надеялась, что Бо этого не замечает. Стоило мне представить его обнаженным, сердце сладко замирало. Трясущимися пальцами я переворачивала страницы, делая вид, что читаю.

– Может, все-таки попробуешь меня нарисовать? – не унимался Бо. – Ты сама не знаешь, от какой прекрасной модели отказываешься.

Я набрала в грудь побольше воздуха, отложила тетрадку и взглянула прямо ему в лицо:

– Бо, перестань дурить или уходи! Дафна и без того считает меня воплощением всех пороков. Как, впрочем, и всех каджунских девушек. Жизель почти удалось убедить родителей, что я – особа с весьма сомнительным прошлым.

– Ты о чем? – не понял Бо.

Мне пришлось рассказать, какие последствия имела наша встреча с Энни Грей.

– Значит, наябедничала! – возмутился Бо. – Хороша у тебя сестрица! Я думаю, она просто ревнует. И у нее есть на это причины. – Взгляд его потеплел. – Я от тебя без ума, а на нее и смотреть не хочу. И ей придется смириться с этим.

Несколько долгих минут мы молча смотрели друг на друга. На улице тем временем собрались тучи, начался дождь, вскоре ставший проливным. Дождевые струи били в окна, текли по стеклам, как слезы.

Бо придвинулся ближе. Я не уклонилась. Он поцеловал меня в губы, и я ощутила, что оборонительная стена, которую я возводила с таким усердием, пошатнулась. Ответив на поцелуй, я сама была удивлена не меньше, чем Бо. Мы оба поняли, что репетиция не состоится. Пьеса интересовала нас куда меньше, чем реальная жизнь. Я оторвала взгляд от тетрадки с ролью. Глаза мои утонули в его голубых глазах, голова пошла кругом.

Бо взял тетрадку из моих рук и отложил в сторону. Рука его коснулась моей щеки.

– Нарисуй меня, Руби, прошу тебя, – прошептал он.

Голос его был полон соблазна, – наверное, именно таким голосом змей искушал Еву в раю.

– Хочешь, рисуй карандашом, хочешь, красками. Давай запрем дверь и спокойно займемся этим.

– Бо, я не могу.

– Но почему? Ты же рисуешь животных без всякой одежды. К тому же это будет нашей тайной. Сейчас самый подходящий момент. Никто не помешает.

Он начал расстегивать рубашку.

– Бо…

Не сводя с меня глаз, он сбросил рубашку и принялся расстегивать брюки.

– Запри дверь! – шепотом приказал он.

– Бо, прошу тебя, не надо…

– Если не запрешь дверь, кто-нибудь может войти. Зачем нам это?

Бо выскользнул из брюк и аккуратно повесил их на спинку стула. Теперь он стоял передо мной в одних трусах, уперев руки в бедра.

– Какую позу мне принять? Сесть? Лечь? Поднять колени?

– Бо, говорю же, я не могу…

– Запри дверь! – нетерпеливо повторил он, оттянул большим пальцем резинку трусов и принялся медленно снимать их.

Мне ничего не оставалось, кроме как метнуться к дверям и запереть их. Когда замок щелкнул, я осознала, как далеко мы зашли. Хочу ли я того, что неминуемо произойдет, или же просто не в силах противиться его натиску? Ответить на этот вопрос я не могла. Оглянувшись, я увидела совершенно голого Бо, который держал перед собой трусы.

– Так какую позу мне принять?

– Бо Эндрюс, немедленно оденься! – Я попыталась придать своему голосу железные нотки.

– Зачем идти на попятный? Мы оба готовы, пора начинать!

Он уселся на стул, по-прежнему прикрывая снятыми трусами интимные места. Я словно завороженная наблюдала, как он раздвинул ноги, быстрым жестом отдернул трусы и отбросил их прочь. У меня перехватило дух.

– Руки мне куда положить? Слегка прикрыться или не надо?

Я помотала головой и опустилась на ближайший стул. Поджилки у меня дрожали, ноги подкашивались, и я боялась потерять сознание.

– Давай же, Руби! Рисуй меня, – приказал он. – Тебе выпал прекрасный случай доказать, что ты настоящая художница и видишь в мужском теле только объект изображения. Художник должен относиться к моделям как доктор к пациентам – спокойно и отстраненно.

– Я не доктор, Бо, и ты не мой пациент. Прошу тебя, прекрати и оденься, – взмолилась я, по-прежнему не глядя на него.

– Это останется между нами, Руби, – прошептал он. – Будет нашей тайной. Общей тайной. Давай! Повернись! Смотри на меня!

Словно загипнотизированная я послушно повернула голову и уставилась на его стройный мускулистый торс. А если последовать совету Бо? Попробовать увидеть в его теле лишь модель для изображения? Если я действительно художница, то сумею это сделать. Я встала, подошла к этюднику и закрепила на нем чистый лист. Взяла в руки карандаш, устремила на Бо изучающий взгляд и начала рисовать. Поначалу мои пальцы дрожали, но постепенно движения мои стали спокойными, линии, которые я выводила, – сильными и уверенными. Глядя на лицо Бо, я пыталась понять, каким вижу его не только я, но и другие, и передать это на бумаге. Мне хотелось, чтобы взгляд его лучился молодостью и энергией, и это у меня получилось. Довольная результатом, я перешла к телу, и вскоре на бумаге появились контуры плеч, торса, ног. Я приложила немало усилий, пытаясь передать очертания мускулов, проступающих под кожей.

Пока я рисовала, Бо, неподвижный, как манекен, не сводил с меня глаз. Несомненно, этот сеанс был испытанием для нас обоих.

– Работенка оказалась нелегкой, – произнес он наконец.

– Прекратить?

– Нет, рисуй. Я потерплю.

Когда дело дошло до нижней части живота, пальцы мои задрожали вновь, а карандаш потерял уверенность. Приступая к самой трудной части задачи, я невольно перевела дух. Бо догадался, что сейчас я примусь изображать его мужское достоинство, и расплылся в игривой улыбке.