Книга Австро-Венгерская империя - Ярослав Шимов

* * *

После падения кабинета К. Бадени (1897) монархия вступила в период политической нестабильности, когда работа рейхсрата была парализована стычками депутатов разных национальностей. Особенно ожесточенными оказались столкновения между немцами и чехами. Противоречия между ними не сводились лишь к вопросам употребления того или иного языка в качестве официального; это был, по справедливому замечанию А. Дж. Тэйлора, «конфликт между двумя нациями с собственными историческими традициями, столкновение королевства св. Вацлава со Священной Римской империей германской нации. Он не мог быть разрешен мирным путем» (Taylor, 214 —215). Будущий основатель Чехословакии профессор Т. Г. Масарик, ставший на рубеже XIX—XX вв. одной из видных фигур чешской политики, писал в 1899 г. своему более консервативно настроенному коллеге К. Крамаржу: «Главное: вы боитесь за Австрию! Я — нет. Палацкий сказал: были мы до Австрии, будем и после нее. Но если у Палацкого это была лишь фраза, то я хочу, чтобы это был — факт».

Чехи бросили вызов положению австро-немцев как привилегированной нации, и разрешение конфликта в их пользу могло поставить под сомнение сам принцип разделения народов монархии на привилегированные и «остальные», на котором держалась дуалистическая система. Это понимали не только чешские и австро-немецкие политики, но и представители других национальностей. В результате формировавшиеся политические элиты других славянских народов стали все чаще выдвигать требования, аналогичные чешским, в своих провинциях. Эти требования наталкивались на ожесточенное сопротивление «исторических» наций — венгров в Транслейтании, поляков в Галиции, немцев в Крайне (провинции, населенной главным образом словенцами), итальянцев в Далмации и т. д. В 1897—1900 гг. усилились признаки раскола народов монархии на два лагеря. Разрыв между.ними увеличивался в последующие годы, Несмотря на усилия властей по сохранению внутреннего мира.

Тем не менее в 1900 г. внутриполитическая обстановка еще не казалась безнадежной. Стремясь восстановить эффективность государственного управления, император в очередной раз сделал ставку на лояльную наднациональную бюрократию, назначив премьер-министром Цислейтании Эрнста фон Кёрбера — одного из самых способных представителей австрийского высшего чиновничества. Казалось, появилась давно ожидавшаяся консерваторами «твердая рука», способная навести порядок в запутанных австрийских делах. Кёрбер напоминал своего современника П. А. Столыпина: он тоже полагал, что укрепление благосостояния народов монархии будет способствовать смягчению политических противоречий, а потому сосредоточился на экономических и финансовых реформах. В 1902 г. ему удалось — впервые за 4 года — добиться принятия госбюджета законным путем, с одобрения рейхсрата. Тем не менее надежды главы императорского правительства на нормализацию обстановки не оправдалось: парламент вновь вышел из-под контроля, стычки на национальной почве продолжались. В 1904 г. Кёрбер подал в отставку, и после переходного кабинета П. фон Гауча к власти в 1906 г. пришел новый «премьер с идеями» — Макс Владимир фон Бек.

Годом раньше в Моравии удалось прийти к соглашению между местными чехами и немцами, которое многие политики поспешили назвать примером разрешения этнических противоречий для всей монархии. «Моравский компромисс» (1905) заключался в разделении этой провинции на ряд районов, официальным языком в каждом из которых становился язык большинства — соответственно чешский или немецкий.

Выборы в местный ландтаг проходили в двух национальных куриях, причем соотношение депутатов в палате было известно заранее — 73 чеха и 40 немцев. Каждый взрослый обитатель Моравии регистрировался по месту жительства в соответствии со своей национальной принадлежностью — как чех или немец. Таким образом, национальность «низводилась... до уровня некой личной характеристики — такой же, как, например, цвет волос» (Taylor, 214), что должно было способствовать снижению межнациональной напряженности. Однако, как отмечает Р. А. Канн, «хотя персональный принцип (в решении национального вопроса. — Я.Ш.) и был более тонким и подходящим способом достижения справедливости в отношениях между народами, чем национально-территориальная автономия, в долгосрочной перспективе он не годился... Будучи более справедливым, чем автономия, он имел слишком мало общего с вожделенным [для националистов] национально-государственным самоопределением» (Капп R А. A History of the Habsburg Empire 1526—1918. L., 1974. Pp. 442—443).

Опыт Моравии имел и ряд других недостатков. Во-первых, пропорция, в которой кресла в ландтаге были разделены между двумя народами, не отражала их реального соотношения: немцы составляли лишь 27% населения Моравии, однако контролировали более трети депутатских мест. Во-вторых, не были учтены интересы представителей других национальностей, живших в провинции; например, местные евреи были вынуждены регистрироваться как чехи или немцы, что впоследствии, после крушения монархии, имело для многих из них печальные последствия. В-третьих, Моравия не относилась к числу земель, обладавших богатыми историческими традициями и имевших потому «принципиальное» значение для того или иного из обитавших там народов. Возможно, по этой причине компромисс стал возможен именно здесь (а в 1910 г. — в отдаленной Буковине, где удалось согласовать интересы сразу четырех народов — поляков, немцев, украинцев и румын), но ничего подобного так и не произошло в провинциях, располагавших большим историческим и политическим весом — например, в Богемии, Галиции или Трансильвании.

Правительство Бека попробовало разрешить конфликты между народами монархии другим способом. Речь шла о введении всеобщего избирательного права, что, как полагали Франц Иосиф и его премьер, помогло бы обуздать националистические страсти в рейхсрате. «Политическая жизнь австрийской части империи Габсбургов была парализована именно в результате... разделения по национальным интересам... Парламентская система потерпела полный крах, так как ни одно правительство не могло получить большинства в парламенте. Поэтому введение всеобщего избирательного права в 1907 году было не только уступкой соответствующим требованиям, но и отчаянной попыткой мобилизации масс избирателей, которые стали бы голосовать не по национальному признаку (например, за католиков или даже за социалистов), против непримиримых и вечно конфликтующих национальных блоков» (Хобсбаум Э. Век империи. 1875—1914. Ростов-на-Дону, 1999. С. 135). Когда один из богемских аристократов в разговоре с императором стал убеждать его, что результаты всеобщих выборов, могут быть непредсказуемыми, Франц Иосиф спокойно ответил: «Да, наверное, придет много социалистов». Как видим, «красная угроза» представлялась монарху куда менее опасной, чем национализм и сепаратизм.

В мае 1907 г. в Цислейтании впервые состоялось всеобщее прямое равное и тайное голосование на выборах в рейхсрат, в которых имело право участвовать все мужское население западной части монархии в возрасте от 24 лет. Выборы проходили по мажоритарной системе в одномандатных округах. Прогноз старого императора в целом оправдался: из 516 депутатских мест 96 завоевали христианские социалисты и 87 — социал-демократы. Но одержать победу над националистами не удалось: только Немецкий национальный союз, объединявший представителей австро-немецких националистических и либеральных партий, получил 90 кресел в парламенте. Оказались представлены в рейхсрате и младочехи, и польские, словенские, украинские, румынские националисты... Вторые и последние свободные выборы, состоявшиеся в западной части монархии в 1911 г., не слишком изменили картину. Более того: многие левые, на последовательный интернационализм и лояльность которых рассчитывали при дворе, оказались заражены националистическими настроениями столь же сильно, как их политические противники из либерального лагеря. Таким образом, демократизация избирательной системы в Цислейтании не выполнила ту задачу, которую перед ней ставили император и его помощники. Национализм оказался куда более сильным и опасным противником, чем они предполагали.