Книга Слепой секундант - Дарья Плещеева

— Госпожа Позднякова, ступайте в церковь и молитесь за нас. Те алмазы, что вы отдали, статочно, пропали, да больше никто не станет вас с дочерью пугать и в угол загонять. Господи, как тяжко растить дочерей… — непонятно кому пожаловался Валер.

— Вперед, — тихо приказал Андрей. — Или — этой ночью, или — никогда! — и ему доподлинно казалось, что так оно и есть.

— Вперед! — крикнул Граве. Ему нужно было выглядеть перед Гиацинтой отважным бойцом.

— По коням, бездельники!.. Господа, прошу в сани! — приказал Венецкий.

Погоня началась.

Безымянный лакей, будучи отпущен, побежал докладывать: в Василисином доме одни покойники, и где сама хозяйка с добычей — неведомо. Как и рассчитывал Андрей, Евгения отправилась с этим известием к мусью Анониму. На Екатерингофской дороге ее уж ждали прискакавшие кружным путем охотники во главе с Венецким, а сзади за ней, выдерживая расстояние в полверсты, катили возок и сани. Андрей просил Венецкого сдержать благие порывы, которыми вымощена дорога в ад, не нападать на Евгению, а дождаться, пока она въедет в ворота какой-либо из дач, и тогда уж устраивать правильную осаду.

Но сани Евгении миновали Екатерингоф и покатили далее — к Петергофу. Это стало большой докукой, потому что Петергофская дорога, когда-то пролегавшая по пустынной местности, обросла богатыми дачами, и было их чуть ли не полтораста. А чего ж не строиться — местность красивая, уже благоустроенная, и почта заведена, соседи — люди почтенные и знатные, даже образованные…

Сама княгиня Дашкова, директорша Императорской Российской академии наук, построила себе здесь дом и развела цветы. Правда, надо ж тому случиться, что ее сосед, действительный статский советник, сенатор и обер-шенк[24]Нарышкин, принялся разводить свиней, — его это развлекало. Минувшим летом свиньи пробрались в княгинин цветник и разрыли его, возмущенная Дашкова приказала загнать двух злодеек в сарай и убить, так началась судебная тяжба, которая каждый день обрастала новыми смешными подробностями и стала ежедневной комедией и для государыни со всем двором, и для Санкт-Петербурга…

Петергофскую дорогу уже стали сравнивать с дорогой от Парижа до Версаля, она и на вид была совершенно не российской — верстовые столбы почти всюду заменили мраморными пирамидами, кони могли скакать резво, не боясь опасных ухабов. Кучер Евгении разогнал коней, и сани неслись сквозь весеннюю метель. Следом, скрытые снежной пеленой, скакали охотники, за ними — возок и сани Венецкого. Время от времени Савка подавал голос — волчьим воем сообщал, что все в порядке, погоня продолжается.

Андрей испытал некоторое облегчение — чем дальше от Екатерингофа уносился возок, тем веселее становилось на душе: он ошибся, он зря подозревал незнакомку, ее словам можно было верить!

Издалека донесся колокольный звон.

— Крестный ход начинается, — сказала Маша, — а мы здесь, мы невесть кого преследуем…

— Вот это и есть наш с тобой крестный ход, — огрызнулся Андрей. — Крестный бег! Ты думаешь, мы только за Гришу хотим посчитаться? Мы хотим город от гадины избавить. Вот как этот «царь на коне», — Соломин показал монету. — Маша, пойми — нельзя на полпути останавливаться!

— Ты убьешь Евгению?

— Я ее Шешковскому сдам. Она, чай, во многих знатных домах наследила.

Машино молчание означало сомнение.

Возок слегка занесло на повороте, но Тимошка справился. Андрей представил себе, как парень сейчас доволен: и езда не хуже ямской гоньбы, и Венецкий обещал, когда все дела уладятся, отдать ему Дуняшку. У Тимошки был свой полег сквозь весеннюю метель, только у него-то это был полет к счастью…

— Который час? — спросил Андрей.

Дорогие часы, подарок мужа, были приколоты к Машиному корсажу на цепочке-шатлене. Она расстегнула шубку, достала их — но не смогла рассмотреть циферблат.

— Да уж за полночь, поди, — сказала она. — Тогда — что же? Христос воскресе?

— Воистину воскресе, — подтвердил Андрей и поцеловал Машу в щеку. — Жаль, крашеного яичка нет.

— Завтра на торгу корзину яичек тебе купим — христосоваться…

— И куличей, и пасху нарядную…

— И за стол… как семья…

У них сейчас было на двоих одно воспоминание — о том, чего наяву с ними не случилось: маленький Андрей, в нарядном кафтанчике, причесанный по-взрослому, с тонкой белой косицей и букольками, и маленькая Маша, одетая тоже по-взрослому, в длинное платьице со шнурованьем, нарумяненная, как большая, но с прической детской, с обычной косой, стояли, взявшись за руки, в дверях большой столовой, и из туманной глубины им улыбались отец и мать, общие отец и мать, причем и Андрей не мог разобрать толком их лиц, и Маша — тоже.

Возок летел за всадниками, и время летело. Откуда-то опять донесся колокольный звон, предваряющий литургию, и близилось утро — апрель, светать начинает в половине седьмого. Андрею казалось, что он непременно в это утро увидит свет…

Вдруг восторженный хор волчьих голосов долетел сквозь метель.

— Это что? — встревожилась Маша.

— Они ее куда-то загнали. Потерпи, немного уж осталось. — Андрей, высунувшись в окошко, закричал кучеру: — Скорее, скорее, скорее!

Однако Тимошка уже видел, где стоят на дороге всадники, и, не желая проскочить мимо них, стал унимать коней.

Возок остановился. Еремей, соскочив с запяток, распахнул дверцу:

— Ну, кажись, поймали пташку! Выходи, сударик мой.

Подъехал и Венецкий.

— Соломин, с тебя причитается! Спирьку благодари — он первый углядел, что сани поворачивать собрались.

— Куда поворачивать?

— Там дача в глубине двора стоит, и ворота — не сразу на дороге, к ним ведет аллея. В нее с разбегу не нырнешь, придержать коней надобно. Ну, ее кучер придержал, а я крикнул молодцам, мы как метнулись вперед — ух! Отрезали, перехватили! — Венецкий был совершенно счастлив, но не тем, что удалось изловить врагиню, — он радовался, что жена видит, как он лихо вел в погоне своих молодцов, как прекрасно справился с делом.

— Где она? — спросил Андрей.

— Вон там. К воротам мы ее не пустили, так она из саней выскочила, обратно повернула, мимо Савки проскочила… Вон, вон бежит…

— Куда еще бежит?

— А по дороге, в Петергоф. Соломин, не бойся, далеко по грязи не уйдет. Там, повернись направо чуток.

Андрей медленно пошел следом за Евгенией. Кое-где было скользко, но он удерживался на ногах. Дядька бросился следом — подставить плечо, но Андрей легонько оттолкнул его. Он должен был идти сам. Это была его погоня.

Тимошка по знаку Венецкого поехал следом. Охотники пустили коней шагом. Сани потащились за возком. Образовалась процессия, на манер траурной. Андрей возглавлял ее, рядом на хорошем коне ехал Венецкий.