Книга Панджшер навсегда - Юрий Мещеряков

– Брось ты, Коль, то ты на Даманский добровольцем собирался, то тебе Афган подавай, детей уже двое, а все не угомонишься. – Сергей Палыч, средний и самый основательный из братьев, предпочитал только выгодные авантюры, всех прочих, даже если они государственные, он чуждался.

– И не только я, ты людей послушай, что говорят. Мужики на стройке рассказывали, мол, немецкая волна передавала, американцы десант собирались сбросить, захватить Кабульский аэродром, и самолеты в воздух подняли.

– Они передадут, только слушай.

– А что? У них кораблей в заливе много, целый флот на якоре стоит. Как дома расположились. Нефть охраняют, а то вдруг арабы взбунтуются и краник перекроют. Вот с этих кораблей они и взлетали. Наши-то их всего на час опередили, успели.

– Ну а нам-то что? Может, и не стоило туда лезть. Чьим только горбом вывозить-то будем? – Тут Сергей Палыч невольно осекся, оглянулся на Артема, но тот что-то рассказывал деду и не обращал на них внимания. – И черт с ними, с американцами и с их ракетами, у нас своих ракет как грибов после дождя, нам-то что? Пусть наставляют, толку-то никакого.

– Да мы и так как в западне. Они нас своими базами со всех сторон обложили. Бить их надо, пока не сожрали.

– Тебе бы только бить. Скорее сам по лбу получишь. – Старший брат, Пал Палыч, как бы нехотя, с достоинством осадил младшего. Высказывался он редко и этим подчеркивал многозначительность каждого сказанного слова, а заодно скрывал свой не слишком широкий кругозор. – Ты строишь дома, вот и строй, и не лезь не в свои дела. Есть кому и без тебя разобраться.

– Ага, ты будешь разбираться. И такие, как ты, партийные. Сидите там, в своих кабинетах, в президиумах, разглагольствуете. Дальше своего носа ни хрена не видите. Действовать надо.

– Ты с кем тягаться-то решил? Они буржуи, они деньжистые. А у нас мяса в магазинах нет. Повоюем – и хлеба не останется. – Средний брат не читал Маркса, но точно знал, что все начинается и заканчивается деньгами. – Хватит нам и одного Афгана, да и с ним завязывать надо.

– Умники, что разошлись-то, не остановишь. Интернациональный долг еще никто не отменял, а афганцы – они наши соседи, друзья, как же мы можем им не помочь. И мясо тут ни при чем, работать лучше надо, землю пахать, будет и мясо, и колбаса, и икра с маслом. Вот послал Бог родственников, так и норовят правительство поучить, как страной управлять.

– Ладно, это мы и раньше слышали. Вон, племяш-то из Афгана приехал, своими глазами все видел, науки изучал, получше тебя знает, что почем. Расскажи, Артем.

– Пал Палычу видней, он при должности, разбирается. – Артем ерничал, ему эти застольные беседы на околополитические темы представлялись не более чем народным эпосом.

Еще несколько дней назад его коробило от бестактных вопросов, от пустого, иногда циничного любопытства вновь обретенных знакомых. «Правда, что там макаки водятся?» – «Правда, в субтропиках, но только я их не видел». – «Говорят, там есть настоящие древние кинжалы, может, достанешь?» – «Достать не проблема, но это оружие, его нельзя провозить через границу». – «А ты сам скольких уже убил?» – «Тебе это зачем?» – «Да так, ты же на войне…» Ремизов перестал обижаться, когда понял, что мир состоит из многих измерений, и никто из этих случайных людей не перешагнет пограничные рамки своего маленького, скучного мира, не поймет его, Артема, состояние, самочувствие. Бог с ними. Маму жалко, она, как и все, ничего не понимает в происходящем, но уже что-то чувствует.

– Да что рассказывать? Там нормально. Персики, абрикосы. Сухой паек хороший, с шоколадом и витаминами. Оружие самое лучшее, новые образцы на испытания прибывают. Война, конечно, но ведь у нас и артиллерия, и авиация. Главное, что ребята настоящие, есть кому спину прикрыть, на чье плечо опереться.

– Вот, правильно племянник говорит. – Пал Палыч одобрительно прокашлялся. – Но опять же, он только лейтенант, что он может знать обо всей обстановке?

Жена сидела рядом с Ремизовым, слушала, гордилась. Какой большой человек ее муж. Для этих взрослых людей он – мальчишка, а как они ловят его слова, внимают ему, вот только Пал Палыч чем-то недоволен. Наверное, завидует его славе. Ведь быть в центре внимания – это же слава. На тебя смотрят, тебя слушают, задают серьезные вопросы, верят каждому твоему слову.

Мама смотрела на него со стороны, молилась, как на икону, потому что он, ее сын, лучший в семье. Но как ему там тяжело, а он ничего не рассказывает. Быть лучшим всегда тяжело. Тихие слезы невольно протекали по щеке, она их незаметно вытирала, чтобы никто не почувствовал ее слабость, особенно сын.

Дед долго молчал, слушал, о чем говорит молодежь.

– Ну вот что, дайте и отцу сказать. Я пока еще старший здесь. – Дед Паша оглядел всех строго, взял в руки большую деревянную ложку, чтобы сбить напавшую на них нервную дрожь. – А я так сужу. Мой ротный в тридцать девятом тоже был лейтенантом и в Кремле бывал, много умных слов нам, солдатам, говорил. Так вот, все сбылось, что он говорил. Теперь внук у меня лейтенант, и нечего его здесь обстановкой попрекать, это он в своем окопе воюет, а вы тут покамест задницы греете. И про американцев скажу. Я-то «Красную Звезду» читаю, знаю, что в мире делается, так вот, кто на нас идти вздумает, мы им бока-то пообломаем. Разных бивали, нас нахрапом не возьмешь и силой не удивишь. И американцам энтим перепадет, если попрут, мало-то и им не покажется. С деньгами мы или с пустой казной, не важно, при Сталине вон как оно было, без порток, и то отбились. А вот в чужую землю ходить воевать – это плохая затея. Мы-то по Европам побродили, трофей какой-никакой добыли, так то – другое дело, на хвост фрицу наступали. – Дед поперхнулся, остановился передохнуть. Его глаза, готовые расплескать стариковскую слезу, предательски заблестели, а следом задрожало порубанное морщинами лицо. Но он справился с собой и, понизив голос, продолжил: – А ты, Артюша, командир теперь, солдатиков побереги, солдатиков, их завсегда пожалеть некому.

– Отец совсем ослаб, – проговорил Пал Палыч в ухо среднему брату, – сентиментальным стал, а чуть что против его воли, кричать норовит.

– Стареет, – нехотя согласился Сергей Палыч.

Когда горница опустела – кто покурить вышел, кто, наоборот, подышать свежим морозным воздухом – дед подозвал к себе Артема, налил себе и ему самогонки с легким, но неистребимым привкусом сивухи.

– Ты самогонку-то пьешь, внучок, аль только городскую водку?

– Нет, самогон он не пьет, – тут же вмешалась сидевшая рядом жена Артема. Дед, скосив глаза, посмотрел на молодую демонстративно встревоженную женщину, а потом перевел вопросительный взгляд на своего внука.

– Да пью я, дед, пью, что я, не от земли, что ли? Это же натуральный продукт, домашний. Ирина еще не понимает, да и много чего не понимает.

– Эт другое дело. Только что это она в мужицкий разговор встревает да отвечает за тебя, никак места своего не знает? Да и у тебя, чай, язык имеется.

Ирина по ходу монолога сжалась в комок, вдруг вспыхнула и с мокрыми глазами вылетела из-за стола.