Книга Лица - Джоанна Кингсли

В Нью-Йорке Пел по-прежнему старался выбраться из Фонда, оставив там надежную власть и сильное руководство. Дяди — Генри и Джадсон — помогали ему советом и делом, но присутствие Пела было необходимо на совещаниях и конференциях Фонда, где разрабатывались ими решения для претворения в жизнь.

Концепция «тройки» в основном была Джадсона. Руководитель транснациональной корпорации, Джадсон слыл знатоком в передаче полномочий и распределении власти. Он предложил разделить бывшую службу Филлипа на три части: Джон Дубрей, работавший в Фонде с его основания, отвечал за внутренний менеджмент и персонал; Джек Лузи, финансовый маг и превосходный администратор, должен был распоряжаться денежными вопросами; а Санфорд Вайтмор станет генератором идей. Его видение Фонда как организации, поддерживающей все сферы человеческого благосостояния, было близко взглядам Филлипа.

Планы были подготовлены, программы составлены, но летом 1965 года Пел по-прежнему был необходим, чтобы координировать действия трех сфер власти и организовывать работу Фонда единым фронтом.

Ему приходилось летать в Нью-Йорк, по крайней мере, дважды в неделю. А это сильно мешало работе помощника подсекретаря. Из занимающих такие посты в Государственном департаменте, Пел был самым молодым и получил его за неделю до того, как был вынужден попросить об отпуске. Это сильно его расстраивало. Но когда вышестоящий чиновник предупредил Пела:

— Я не собираюсь больше выполнять вашу нагрузку вместе со своей, — он холодно ответил, что в этом нет необходимости. Со своей он справится и сам. В Вашингтоне он работал по двенадцать — четырнадцать часов в день, приезжая на службу на двадцать секунд раньше клерков и выходя из здания вместе с уборщиками.

Напряжение двух работ было невыносимым, к тому же Пел мечтал проводить больше времени с Жени, как другие мужья, оставаться с женой долгими спокойными вечерами, во время которых расцветает и зреет взаимопонимание. Ему не хватало домашних забот, и он понимал, что когда лето кончится, упущенного не наверстать: Жени возвратится в Гарвард, а ему по вечерам придется приходить в пустой дом.

Напряжение, истощение, и отчаяние в связи со смертью сестры, и беспокойство за мать — все это, и ощущение ускользающего времени — заставляло Пела забыть уроки любви, которые Жени давала ему в Финляндии. По ночам он набрасывался на нее со слепой настойчивостью, и Жени принимала мужа, но пассивно, не испытывая возбуждения. А он, понимая, что не удовлетворяет жену, приходил в отчаяние.

Теперь Жени мечтала вернуться обратно в медицинскую школу, заполнить дни занятиями. Их брак начинался в любви, красоте, когда белыми ночами медового месяца рождались удивительные надежды. Теперь они удалялись друг от друга и вскоре даже наедине будут оставаться порознь.

10 августа официально завершилось расследование смерти Лекс. Но его результаты оставались неубедительными: полиция обнаружила в комнате девушки пустой тюбик из-под лекарства. Рецепт выписан три недели назад — пятьдесят капсул снотворного, каждая из которых содержит 100 миллиграммов барбитуратов.

Если утром 28 июня Лекс приняла все капсулы или хотя бы большую их часть, ей никогда бы не удалось переплыть озеро. Узнав об этом, Пел, сидя во все еще полупустой гостиной наверху, в тот же вечер предположил:

— Пустой тюбик может означать, что она пыталась и раньше, — большой бокал виски, который он теперь наливал себе каждый вечер, дрожал в его руке.

— Пыталась? — Жени тоже пригубила спиртное. Кондиционер работал на пределе — ночи были по-прежнему жаркими. Но проглотив коньяк, она ощутила озноб.

— Одно из предположений, не включенных в отчет — она уже могла «совершить попытку», могла проглотить все капсулы когда-нибудь раньше.

— И вытошнить их. Непроизвольно или нарочно, — закончила Жени. Она неотрывно глядела на Пела. — Но если она приняла лекарство, чтобы умереть, а потом заставила себя отрыгнуть, значит…

— Что?

Жени не могла высказать вслух свою мысль.

— Значит, она передумала, — сказал за нее Пел.

— Да, — она опустила глаза к полу, только что отциклеванному и покрытому лаком. Неужели Лекс передумала и в последний раз? Она вошла в озеро с намерением утонуть, но, подхваченная ритмом гребков, плыла все дальше. Миновала самую глубокую часть на середине, не в силах погрузиться, а завидев противоположный берег, решила жить?

Пел поставил бокал на стол, длинные руки повисли между колен и достали пола. Сердце Жени рвалось к мужу. Ей хотелось его обнять, утешить. Но тогда Пел прижмется к ней и они вместе отправятся в спальню…

Она откинулась на стуле и прикрыла руками глаза. А когда вновь взглянула на мужа — тот уже спал. Боль и усталость отражались на его лице.

Через пять дней Жени получила письмо от Мег. Оно было адресовано ей, а не Пелу. Внутри она обнаружила еще один запечатанный конверт и записку на голубой бумаге, почерком Мег: «Это я нашла в хижине Лекс. Написано тебе».

Жени разорвала второй конверт. Оттуда выпал лист, разлинованный синим, с розовыми полями — страничка из студенческой тетради. «Дорогая Жени!» было перечеркнуто, а линейкой ниже написано: «Дорогая, дорогая Жени!»

Почерк поразил Жени, как будто она услышала голос Лекс и подруга восстала из мертвых.

Жени принесла письмо в свою спальню, глубоко вздохнула и заставила себя прочитать:

Мне здесь очень одиноко. Никогда бы не подумала, что могу испытать такое одиночество, что такое одиночество может кто-нибудь перенести. Родители называют меня затворницей — теперь они должны знать, что я вовсе свихнулась.

«Родители» — это означает, что Лекс писала еще до смерти отца. Когда? Год назад? Больше? Почему она так и не отправила письмо?

Свихнутый урод — куда хуже, чем разжиревшая леди. Но здесь кроме врачей и слуг меня никто не видит. А им за неудобства платят. Это мое единственное место, и я останусь здесь навеки.

Шрамы могут поджить, и мама все время посылает мне газетные вырезки о косметике. Косметика, маски — какая разница? Я так и не научилась быть женщиной.

Создав меня женщиной, Кто-то весело пошутил.

А теперь мне предстоит быть твоей подружкой на свадьбе, стоять рядом.

Рядом, Жени. А я ведь урод. Единственная моя защита — кожа — безобразна, как грех.

Я могу поменять всю кожу, но останусь прежней. Такой, какая я есть. Грешной и безобразной. И я люблю тебя всею своею грешной душою.

На этом, без подписи, письмо обрывалось. Прежде чем запечатать в конверт, Мег, вероятно, его прочитала.

— Прости меня, — прошептала Жени в пустоту. Она вспомнила Лекс на свадьбе, ее только что закрученные волосы, их разговор на рассвете. Лекс призналась, что хотела быть похожей на отца, но не оправдала его любовь. Она подтвердила, что Жени правильно почувствовала, что Пел напоминает Филлипа, и с помощью брата собиралась исправить все, что не сложилось с отцом, заслужить в собственных глазах прощение.