Книга Джек Мэггс - Питер Кэри

— Верните себе свой дом, сэр. Защищайте свою жизнь от взломщика и вора!

Нож уже был в руке Мэггса, но он не шелохнулся.

— Стреляйте! — топнул ногой мистер Бакл. — Стреляйте, ради Бога, сэр!

И в это мгновение, когда дуло пистолета было так близко к сердцу Мэггса, из темноты комнаты тихо, как тень, вышла Мерси.

Мэггс зачарованно смотрел, как она бесшумно необутыми ногами приблизилась к Призраку. В правой руке она все еще держала драгоценные для нее локоны детских волос, а левую протянула ладонью вперед к дулу пистолета, словно хотела поймать смертельный свинец. Она казалась видением, естественным противопоставлением злобным силам, которые теперь угрожали жизни Джека Мэггса.

Глава 90

Генри Фиппса втолкнули в холл собственного дома, и он показался ему длиннее, чем это сохранилось в памяти. Он ощущал себя не убийцей, а неким зверем, обложенным и гонимым со всех сторон, окончательно сбитым с толку приказами Перси Бакла, который теперь бесцеремонно толкал его в спину кончиком зонта.

Куда девался стеснительный, виноватого вида маленький зеленщик, вошедший в его комнату на Ковент-Гарден. Его место занял теперь этот исходящий злобой черный демон, чье враждебное и шумное присутствие напрягало нервы молодого человека. Перси Бакл, того не подозревая, дважды подвергал его жизнь смертельной опасности. Именно мистер Бакл неожиданно распахнул перед ним двери гостиной, он же скомандовал «Стреляйте!», тогда как его адвокат держался где-то сзади, в полной темноте.

Приказав молодому человеку стрелять, Бакл сам вытолкнул его в гостиную.

Генри Фиппсу все происходившее казалось затянувшимся кошмаром. У него было достаточно времени, чтобы разглядеть человека, который все время писал ему письма, когда он был юнцом. Он всегда знал, что Джек Мэггс был каторжником, «приговоренным к каторге пожизненно», а Виктор Литлхэйс, оксфордский наставник, учил его, как радовать своими успехами того, кто подписывал свои письма словом «отец». Они вдвоем с наставником сочиняли ответы на эти письма, пока юный Генри не обрел собственный голос и полностью не принял на себя эту повинность. Если его ответы можно назвать «ложью», то следует добавить прилагательное «успокоительной».

Генри Фиппс пел песни Джеку Мэггсу, платя за все, что тот ему давал, не подозревая, что это были песни сирен, и не думая, что этот зверь в кандалах когда-нибудь потребует от него отдачи за то, что можно было считать всего лишь его прихотью.

— Защищайте свой дом! — верещал Перси Бакл.

У Генри Фиппса не было выхода. Он направил пистолет.

Из темноты вышла девушка. Босая. Она протянула руку к дулу пистолета.

Глава 91

В тот момент, когда Генри Фиппс нажал курок, умерла в своей постели Лиззи Уоринер. Хотя жестокие боли прекратились, в ее разрушенном теле не было успокоения, словно не прошли ни напряженность, ни боль. Она лежала в смятых карминового цвета простынях, прижав кулак к губам, будто все еще отчаянно кусала его, сдерживая крик.

Тобиас тогда еще не был бородатой знаменитостью, какой в конце концов стал. В тот вечер, когда умерла Лиззи, он был всего лишь перепуганным молодым человеком. Глаза его были красными от слез, рот искажен гримасой горя. Он горько рыдал, уткнувшись в угол подушки, на которой покоилось лицо его возлюбленной, а потом прижимался к юбкам жены, хотя та не шелохнулась и не сделала даже движения, чтобы утешить его. Она неподвижно сидела на краю постели и, крепко стиснув зубы, не отпускала остывающую руку сестры.

— Разожги камин, — наконец промолвила она.

— Я позову врача.

Мери Отс посмотрела на мужа взглядом, полным холодной враждебности.

— Ты разожжешь камин, глупый мужчина.

— Ты несправедлива, — упрекнул ее он, но в чем была ее вина, он так и не сказал. Хотя было ясно, что речь шла не о приказе зажечь камин, ибо он тут же спустился в гостиную и разжег угли и хворост в камине. А затем он выполнил все, что умирающая наказала своей сестре. Он разжег настоящий погребальный костер для простыней. Если учесть, что очаг камина был невелик, а простыни не успели просохнуть, то сжечь их было делом непростым, но он в нем преуспел.

И все это время он не скрывал своих слез. Мери была словно изваяние и сидела неподвижно на том же стуле с прямой спинкой, где сидел в свой первый сеанс гипноза Джек Мэггс. Когда Мери наконец посмотрела на Тобиаса, в ее взгляде была такая холодность, что его охватил страх.

— Ты причинила мне огромную боль, — промолвил он.

— Мы оба в этом виноваты, — ответила она.

Позднее Тобиас понял, что он заслужил такого ответа, но сейчас, сидя на корточках и глядя, как горит кровь Лиззи на простынях, он не думал так. В этом пламени, как и потом всю свою жизнь, он видел пляшущие и исчезающие фигуры и лица. Он видел, как в огне вспыхивает и гаснет лицо их ребенка, видел Лиззи, как она улыбается ему, а потом превращается в черный тлен.

Он не мог перенести этого. Это было выше его сил.

Он ворошил кочергой почерневшие простыни и в них видел лицо человека, который привел его к двери миссис Бриттен, а потом вложил ему в руку грязно-коричневые, как навоз, пилюли, чтобы погубить драгоценную для него жизнь.

Это был Джек Мэггс, теперь горевший в адском пламени. Мэггс, который ошибался, угрожал и стал, наконец, отравителем. Теперь он представлялся Тобиасу пляшущим дьяволом. Он видел его хромающим, с горящими конечностями, скованными кандалами. Он видел, как уродливо преображается его голова, превращаясь в голый череп, как ломаются на его лице морщины и их горящие осколки разлетаются по комнате.

Во всем виноват Джек Мэггс, и в своем горе Тобиас возложил всю вину на него. Сегодня, 7 мая, в самую темную в его жизни ночь, он начал создавать тот образ Джека Мэггса, который потом стал известен всему миру. Такой Джек Мэггс был, разумеется, фикцией, плодом его воображения, и то, что Тобиас не узнал, чем закончились для Мэггса поиски сына, тоже уже не имело значения. Тобиас так же не видел, как Генри Фиппс поднял дрожащей рукой пистолет, не слышал оглушительного выстрела и не ощутил зловещего запаха пороха.

Иначе от его взора не укрылось бы то, что Мерси Ларкин в одночасье лишилась своего безымянного пальца на левой руке, и когда рядом с ней встал на защиту Джек Мэггс, эта пара стала наконец единой, поравнявшись в своем увечье. Но причины, по которым Тобиасу мерещилось в огне «ненавистное лицо», были совсем иными, чем те, что заставили подлинного живого Мэггса в тот же вечер вместе с Мерси Ларкин покинуть Лондон в почтовом дилижансе, отправлявшемся в Портсмут. В книге «Смерть Джека Мэггса» нет такого персонажа, как Мерси, нет молодой женщины, которая помогла каторжнику понять, что Ричарду и Джону нужен отец, каждый вечер поцелуем желающий им доброй ночи.

Дику Мэггсу было одиннадцать, когда отец вернулся из Англии. Он уже дважды побывал в полиции магистрата, да и у маленького Джона, который был всего на четыре года моложе брата, была отцовская воинственность в лице и такие же темные вопрошающие глаза. Нелегко далась Мерси Ларкин роль их матери, но она со страстью взялась за это. Она, не терпевшая всяческие правила, теперь стала поборницей строгой дисциплины. Она причесывала непокорные вихры и вытирала носы. Она отводила детей в школу и следила, чтобы они не убегали с занятий. Именно она настояла на переезде из Сиднея с его плохим влиянием в город Уингхэм, где семья и осела. Мерси не только хорошо воспитала двоих детишек, но вскоре родила еще пятерых своих, создав целое «поколение», клан.