Книга Как кошка с собакой - Евгения Пастернак

Наверное, первый раз за очень долгое время Оля запаниковала. Она совершенно не знала что ей делать с этим неожиданным бунтом.

Спасло ее практически чудо.

— Оля! Оля, привет, ты так хорошо выглядишь! Макс, привет! Как дела?

Макс поднял глаза и выражение тупой злобы и агрессии постепенно смывалось с лица, меняясь на что-то человеческое.

— Ира?

«Вот, гадина, как на морковке в доверие втерлась, даже через столько лет узнал», — пронеслось в голове у Оли.

Но вслух она сказала:

— Очень рада видеть! Ты стала такая красотка!

— Максим, там кофе есть в баре. Крепкий, хороший… Хочешь? — Ира была само сочувствие.

Оля почти была готова к тому, что Макс сейчас взбрыкнет и пошлет Иру куда подальше, а он только протер лицо руками и пошатываясь отправился в сторону бара. Ира сочувственно смотрела ему вслед.

— Устал на работе? — спросила Ира у Оли.

— Да уж, устал… Пить он устал на работе!

— А где он работает?

— Главный инженер на заводе.

— Макс? На заводе? Я думала, что он как минимум нефтяной магнат.

— О, да! Он магнат. Да я его на завод еле устроила. Ну тебе-то хорошо, Квашин всегда был трудолюбивый, его, наверное, под зад пихать не приходилось.

Ира задумалась.

— Не, пихать не приходилось, но знаешь… Иногда мне кажется, что это я в академики пробилась. Как вспомню, как мы намыкались! Представляешь, я только родила, Машке полгода, а его в Москву зовут, в ФИАН. Тема его, там такие люди над ней работают, от одних имен голова кружится! Ну, он согласился, естественно. Домой прибежал, с цветами, радостный такой, аж светится! А у меня просто руки опустились. Куда я поеду? В какую Москву?

— И что, не поехали, конечно?

— Конечно, поехали… Я ж понимала, что нельзя такой шанс упускать. Семь лет по общагам жили… Первое время, как квартиру построили, так странно было — тихо, никто в гости не приходит.

— А почему сейчас не в Москве?

— Да как Алеша докторскую защитил, мы сразу и вернулись. Он же теоретик, ему все равно, где работать, а тут тише, спокойнее, да и родителям уже уход нужен постоянный.

Тут лицо Иры прояснилось, потому что дверь открылась и в зал вошел Алеша. Он был очень похож на того Алешу, которого помнила Оля, но появилось в нем что-то неуловимое, что-то, что делает мужчину мужчиной. То ли уверенность в себе в глазах, то ли седина в голове…

Алеша постоял секунду, оглядывая зал. А потом поправил очки на носу — отработанным за много лет жестом — и тут его заметила не только Оля.

— Академик! — крикнул кто-то из мужиков. — Качай нобелевского лауреата!

И мужики, сами уже изрядно накачавшиеся, стали качать Квашина. И этот седоватый заслуженный и прославленный действительный член Академии Наук Российской Федерации радостно подлетал к потолку, выкрикивая:

— Уроните, гады, мировая общественность вам этого не простит!

Потом мужская часть полезла с Лешкой пить, а женская — целоваться. Потом устроили грандиозный брудершафт, в котором уже женщины пили, а мужики целовались. Квашин выбрался из этой кучи-малы минут через двадцать, слегка помятый и облитый водкой. Его поклонники, видимо, насладились встречей с кумиром по полной программе, поэтому Квашина не преследовали.

Оля успела к тому времени занять стратегически выгодную позицию: куда бы ее несостоявшийся жених ни шел, должен был миновать ее. И он ее миновал.

— Привет, Оля, — кинул на ходу и устремился…

Оля поверить своим глазам не могла: этот наглый тип устремился не к ней, первой своей любви, а к собственной жене, с которой расстался полчаса назад! Подскочил, обнял, поцеловал в губы! Оленьке захотелось сплюнуть, но она только улыбнулась пошире и двинулась к идеальной семейной паре.

— Привет, Леша, — сказала она и дотронулась до его руки. — Ты повзрослел.

Квашин взглядом извинился перед супругой и повернулся к Оле.

— Только внешне, Оленька, — улыбнулся он, — только внешне.

Здесь следовало добавить: «А ты вот совсем не изменилась», но Алексей молчал. То ли не сообразил, то ли сообразил и именно поэтому промолчал. Оля почувствовала, что еще полсекунды — и Квашин вернется к своей дуре Ирке. Разговор следовало продолжить любой ценой.

— Ты, говорят, по-японски разговариваешь? — ляпнула она первое, что пришло в голову.

Вместо ответа Квашин прорычал что-то длинное и явно угрожающее.

— Ой! Здорово ты ругаешься!

— Это не ругательство, — сказал Алексей, — это по-японски…

Но не договорил, а совершил совершенно немыслимое для прежнего Квашина действие: легко запрыгнул на стул, а с него на столик с закусками.

— Братцы! — крикнул он звонким и молодым голосом. — Есть тост! Прошу налить!

Братцы засуетились, разливая напитки себе и сестрицам.

— По-японски он звучит так… — и он снова зарычал.

Кажется, звуки были теми же, что и минуту назад. Народ тирада впечатлила.

— Круто! За такое грех не выпить! Переведи!

— Перевожу. Это значит… — Квашин задумался, и зрители невольно затаили дыхание.

«Ах, как хорош, — Оля чуть не застонала от обиды, — ему бы еще женщину соответствующую!»

Совершенно несоответствующая Ирка стояла в стороне и улыбалась как-то по-детски.

— Нет, — сдался Алеша, — не переведу. Но смысл такой: «Спасибо женщинам, которые создали из нас мужчин». Спасибо, родные! Благодаря вам мы стали такими, какие мы есть!

Эту пламенную речь прервал шум со стороны бара. Все разом повернулись… Оля поняла, что сейчас провалится от стыда не только сквозь землю, но и вообще сквозь всю нашу галактику.

Ее несравненный муж барахтался под стойкой в обнимку со стулом.

Надо сказать, эта картинка вызвала тишину не менее глубокую, чем недавняя пауза Квашина. В гробовом молчании Макс с трудом поднялся, нашарил на стойке стакан с чем-то коричневым (явно не с кофе) и объявил:

— Правильно! За присуствущих здсь дам! За твою жену, Лешка!

Оля изо всех сил старалась не плакать. Не плакала после того, как пьяный Макс выползал из-под стола, куда свалился после своего последнего тоста. Не плакала, когда муж посылал ее куда подальше, а она пыталась уволочь его с банкета.

Не плакала, когда он сначала отказывался грузиться в такси (хорошо, добрые люди помогли), а потом отказывался из него вылезать.

И только дома, глядя на бесформенную тушу в коридоре (дальше волочь ее уже не было сил), вдруг заскулила, зажимая рот рукой, и перестала сдерживать слезы.

Это не могло быть правдой! То, что случилось, могло случиться со всеми, но только не с ней! У нее же все было распланировано, вся жизнь расписана…