Книга Воскресение в Третьем Риме - Владимир Микушевич

Но при всех своих диалектических (они же каббалистические) интерпретациях бытия Гавриил Правдин не мог не сознавать разлада между своим кантианством Моисеева закона и магическими практиками каббалы. Гавриил Правдин пламенно доказывал с блеском в своих темно-карих глазах, напоминающим блеск отдаленных молний в средиземноморской ночи, что и в занятиях каббалой он остается непоколебимым приверженцем Закона, на котором основывается и сама каббала, но иногда, когда он случайно ловил тревожно-грустный взгляд своей невенчанной жены, и его глаза подергивались тенью, как будто грозовая туча со своими молниями угрожающе приближалась. Нетрудно было заметить, что он пытается успокоить Ольгу, заверяя, что русская революция есть торжество закона, не зависящего от условий места и времени, и если нужна революция, чтобы узаконить их супружеские отношения, а также их дочерей, то пусть будет революция. Гавриил Правдин называл первую русскую революцию Ильиной революцией, ссылаясь на слова Христа: „Правда, Илия должен придти прежде и устроить все“ (Марк, 9:12). Гавриил Правдин напоминал, что в самом Иисусе видели Илию, и сам Иисус сопоставлял или даже отождествлял Илию с Иоанном Крестителем: „Но говорю вам, что Илия уже пришел, и не узнали его, а поступили с ним, как хотели; так и Сын Человеческий пострадает от них“ (Матф., 17:12). Илия, как и Енох, два бессмертных или неумерших человека, согласно Ветхому Завету, а согласно Новому Завету, Илия вместе с Моисеем присутствует на горе Фавор, когда Иисус преображается перед апостолами, и позволительно допустить, что Преображения без Илии не могло быть. Илия – предтеча, свидетель Божий и устроитель; вот почему, согласно русской традиции, ему сопутствуют громы и молнии, от которых загораются барские усадьбы. Когда Платон Демьянович рассказал Гавриилу Правдину о поджигателе Спиридоне Мельказине, тот переспросил: „Спиридон? А не Илья? Ну, если не Илья, то наверняка Ильич!“ Без Ильича, по Гавриилу Правдину, русская революция состояться не могла, поэтому в Ильиче Ленине он видел нечто от Ильи-пророка, в чье бессмертие народ поверил и даже засвидетельствовал его мавзолеем.

Но до настоящего мрака сгущались тени в глазах Гавриила Правдина, когда его мысль касалась разлада между Законом и Богом. Что такое Бог, если Закон – единственное, что человек знает о Боге, а знать больше запрещает – Закон? Зачем человеку Бог, если есть Закон, и не обходится ли без Бога тот, кто закон выполняет? Ведь Закон не говорит, что Бог и Закон одно; Закон скорее запрещает так думать. Что мешает утверждать: Закон есть, а Бога нет? Но тогда почему Закон есть Закон? А если Закон не есть Закон, что же тогда есть? Со временем Гавриил Правдин все откровеннее высказывал свою навязчивую идею: если есть Бог и есть Закон, и то и другое для человека непостижимо, и человек обречен жить по закону, которого человек не знает. В эмиграции эта мысль окончательно овладеет Гавриилом Правдиным. Подтверждение для нее он найдет у Кафки, доведшего, по мнению Правдина, Талмуд до его законного конца, до абсурда. В начале тридцатых годов в Париже выйдет последняя книга Гавриила Правдина „Голем и землемер. Между Мейринком и Кафкой“. Каббалу в книге олицетворяет Голем, человекоподобное изделие, действующее, но немыслящее, а землемер – олицетворение закона: он служащий замка, куда не имеет доступа, и потому не знает, что он меряет и по какой мерке. Так диалектика Гавриила Правдина завершилась философией абсурда, что и принесло ему мировую известность в эпоху, когда Гитлер был уже у власти, а для самого философа проектировалась газовая камера.

В ту пору, когда Чудотворцев брал у него уроки древнееврейского, Гавриил Правдин был занят странными изысканиями, традиционными для каббалы, но недопустимыми по закону: Гавриил Правдин пытался разгадать или вычислить тайное имя Бога, единственное, что о Боге могло быть известно вне Закона, ибо кто знает Имя, тот знает его Носителя. Вообще, имя Бога „Сущий“ известно, но Его произнесение запрещено Законом, как будто Бог не есть Сущий и Закон предписывает не веровать в Него. Но тайное имя не есть запретное для того, кто его узнает, а произносить его не следует лишь потому что, произнесенное некстати, оно перестанет быть тайным, то есть перестанет быть Именем. Гавриил Правдин ссылался на предание, согласно которому Иисус творил чудеса, узнав тайное имя Бога. По-видимому, в поиски тайного имени Божьего Гавриил Правдин вовлек и Чудотворцева.

Чудотворцев, по всей вероятности, читал исследование Гавриила Правдина, посвященное литургии. Исследование это осталось незаконченным и не опубликовано до сих пор, я знаю его исключительно со слов Платона Демьяновича. На обширном материале Гавриил Правдин доказывал, что христианская литургия является лишь модификацией богослужения, совершавшегося в Иерусалимском храме. В особенности это относится к православной литургии, наиболее традиционной, потому и называющей себя православной. Но, продолжал Гавриил Правдин, в древних книгах так мало говорится о богослужении в Храме, ибо смысл его был скрыт даже от тех, кто совершал его, пока не пришел Христос. Гавриил Правдин настаивал на том, что в Храме совершались два богослужения, одно для народа, другое для немногих избранных. По мнению Гавриила Правдина, Христос изгнал торгующих из Храма, чтобы литургию для избранных отслужить для всех, а тогда выявится, кто избран, а кто только зван. Этим Гавриил Правдин объяснял слова Христа: „Много званых, мало избранных“ (Матф., 20:16). Потому и ревнители тайного богослужения обвинили Иисуса в намерении разрушить Храм, где оно происходит. Главным в тайном богослужении был возглас „Премудрость!“, вошедший и в православную литургию вместе с призывом удалить оглашенных и затворить двери, превращая богослужение для всех в богослужение для верных, для избранных, для немногих. Словом „Премудрость!“ обозначалось присутствие Бога в бытии, присутствие, наделенное лицом, присутствие как существо женского пола, как невеста Божия, чей монолог написан (записан) царем Соломоном, построившим Храм: „Господь имел меня началом пути Своего, прежде созданий Своих, искони… Тогда я была при Нем художницею, и была радостию всякий день, веселясь перед лицом Его во все время“ (Притчи, 8:22–30). И Гавриил Правдин делал вывод: от Бога Закон, от Премудрости Божией искусство, Песнь Песней или каббала.

Предпринимались недоброжелательные попытки преувеличить влияние Гавриила Правдина на Чудотворцева, но не исключено, что, наоборот, Чудотворцев повлиял на Правдина в его поисках Премудрости Божией, хотя, несомненно, доступ к древнееврейским источникам открыл Платону Демьяновичу Гавриил Правдин. В эти годы Чудотворцев пишет книгу, которая выходит в 1910 году Новая книга Платона Демьяновича называлась „Искание Софии“. Самое ее название показалось иным читателям двусмысленным и загадочным, на что, собственно говоря, трудно возразить. Действительно, вполне естествен вопрос, ищут Софию или София ищет. Книга Чудотворцева не дает ответа на этот вопрос, позволяя предположить: кто ищет Софию, того ищет она сама, даже если они не находят друг друга.

На первый взгляд книга Чудотворцева представляет собой монументальный свод гностических писаний, тщательно составленный и откомментированный. Нужно знать биографию Платона Демьяновича хотя бы настолько, насколько ее знаю я, чтобы уловить в переводах с древнегреческого, с древнееврейского и сирийского страстный до болезненности личный тон, но, уловив его, уже не отделяешься от него, и над головокружительными философскими полетами возникнет лирическая нота, без которой вся эта философия теряет смысл. От книги Чудотворцева, действительно, исходит тонкий интеллектуальный и, смею сказать, эротический соблазн. Боюсь, что чудотворцевским „Исканием Софии“ навеяна русская софиология, балансирующая на грани ереси, разоблаченная самим Чудотворцевым (правда, лишь после его предполагаемой смерти), но смутившая и прельстившая лучшие умы среди русских религиозных философов и гениальнейших русских поэтов Серебряного века. Основная мысль софиологии в том, что София Премудрость Божия не сотворена, нетварна, что она изначально сосуществует Богу и с Богом, то ли входя в Троицу как четвертое ее лицо, то ли даже предшествуя Троице. Ничего подобного, правда, в книге Чудотворцева мы не прочтем, но в книге сказано, что Премудрость Божия неотделима от Бога, так как Бог невозможен без своей Премудрости, а тогда Бог и Премудрость Божия образуют единство, которому подобна едина плоть мистического брака, и Премудрость Божия воистину предшествует рождению Сына Божьего прежде всех век, ибо Сын Божий, несомненно, родится от Бога и Его Премудрости. В этом духе Чудотворцев истолковывает празднование иконы Софии Премудрости Божией на Рождество Пресвятой Владычицы нашей Богородицы и Приснодевы Марии, Она же София Премудрость Божия, и тайна сия велика есть.