Книга Княгиня - Петер Пранге

Следовало ли расценивать эти слова как аванс ему, Лоренцо? Ответ на вопрос мог быть получен как раз сегодня, на обсуждении. Тему упомянутого обсуждения избрала сама княгиня: любовь и ненависть — не единственные ли это по-настоящему истинные чувства? У Лоренцо на сей счет имелось твердое мнение. Ответить на этот вопрос для него не составляло труда — стоило лишь вспомнить о двоих: той, кто выдвинул этот вопрос, и о Франческо Борромини.

Прижимая ко рту носовой платок, он все же отправился к княгине. На сей раз роскошная коляска преследовала совершенно иную цель — речь шла не о похвальбе, а о чистой предосторожности — избежать зловредных миазмов, витающих над улицами Рима.

Борзые встретили Лоренцо, приветливо повиливая хвостами, но их энтузиазм объяснялся в первую очередь не самим гостем, а принесенным им подарком.

— Если вы оцените меня хотя бы вдесятеро ниже, нежели ваши собачки — эти фрукты, считайте, что я самый счастливый человек на свете!

— Присланные вами фрукты я люблю ничуть не меньше, чем они, — ответила княгиня, угощаясь гроздью винограда из корзины. — Ваши ежедневные знаки внимания доставляют мне большую радость.

— В таком случае обещаю впредь не позволять себе дерзости и не стану предвосхищать события касательно обсуждаемого сегодня вопроса.

— Вы совершенно правы, кавальере, — ответила княгиня с очаровательно грустной улыбкой. — Для начала послушайте, что на эту тему говорят поэты!

Разговоры смолкли, и пока Лоренцо усаживался вместе с остальными гостями, зазвучала лютня. Затянутый в черное трико музыкант, откинув голову, прошелся по струнам и затянул сонет. Мягким голосом он воспевал любовь к женщине, сравнивая свои чувства с артишоками: острые листки — страдания сердечные, нежная зелень — надежда на то, что чувства эти не останутся безответными, а горьковато-сладкий вкус — постоянная смена радости грустью.

Песня вызвала у Лоренцо лишь усмешку. Что за неуклюжее сравнение: любовь и артишоки? Почему не яблоки или не сливы?

Ожидая увидеть на лицах улыбки, Лоренцо огляделся. К его великому удивлению, все будто зачарованные неотрывно смотрели на певца. А княгиня? От ее вида Лоренцо ощутил укол в сердце — со страдальческим лицом, словно сама переносила тяготы, выпавшие на долю несчастного влюбленного, она вслушивалась в пение. Как это объяснить? Лоренцо сидел почти вплотную к ней, княгине стоило лишь протянуть руку, чтобы коснуться его, но не его близость занимала эту женщину, а подвывания начисто лишенного вкуса субъекта. Оказывается, какой-то комедиант, шут несчастный способен разбередить ей душу, а он, Лоренцо Бернини, первый художник Рима, торчит здесь, дожидаясь, пока она соблаговолит взглянуть в его сторону!

Отзвучал последний аккорд, певец поклонился публике, та наградила его аплодисментами. Медленно, как будто с трудом избавляясь от навеянных сонетом грез, княгиня поднялась с места.

— Благодарю вас, маэстро. Вы прекрасно пели.

Вот этого Лоренцо уже вынести не мог.

— С радостью отмечаю, княгиня, вашу любовь к искусству, — произнес он. — Однако еще больше меня удивляет, что вы за целый месяц так и не побывали в моей мастерской. Вы получили посланные мною приглашения? Насколько мне помнится, их было, наверное, пять.

— Разумеется, я их получила, кавальере. Но в последнее время я довольно часто недомогаю, так что приходится больше времени уделять отдыху.

— Уж не по причине ли слишком рьяного увлечения музыкой? Нет, княгиня, эта отговорка меня не устраивает. Королева Кристина — куда более занятая женщина, нежели вы, тем не менее никак не могла отказать мне в визите.

Публика была явно поражена монологом Бернини. «Кристина? Королева Швеции? Собственной персоной…» — стали перешептываться вокруг.

Со злорадным удовлетворением Лоренцо отметил, что на певца уже никто внимания не обращал.

— Да, Кристина, ее величество королева Швеции, вместе со своей свитой, — подтвердил Бернини. — Я как раз занимался проектом площади перед собором Святого Петра. Дело в том, что мне приходится ежевечерне отчитываться перед папой Александром. Его святейшество предпочитает за ужином узнавать о том, как продвигаются работы. Так что я не был удивлен, когда в один из вечеров кто-то постучал в двери моего скромного палаццо. Супруга посоветовала мне переодеться, однако я, не придав этому значения, продолжал работать. И тут открывается дверь, и ко мне в мастерскую входит Кристина. Я только и смог вымолвить: «Прощу прощения, ваше величество, за мой вид — я за работой». Но думаю, что для королевы предел мечтаний увидеть художника в его рабочем халате — ведь именно в нем он творит свои шедевры.

Сгрудившись вокруг Лоренцо, гости принялись забрасывать его вопросами:

— Королева на самом деле такая необычная, как утверждают? А верно, что голос у нее, как у молодого человека?! То есть она вовсе не женщина, а мужчина, переодетый в женскую одежду?

— Сплошь вранье и недобрые домыслы, — заявил Бернини. — Не спорю, голос у Кристины низковат, иногда она совершенно на мужской манер вытягивает ноги, сидя в кресле, что на первый взгляд действительно странно. Но если познакомиться с ее величеством ближе, как это удалось мне…

Речи явно увлекшегося Бернини были прерваны собачьим повизгиванием. Дьявол, этим тварям понадобилось прервать его на самом интересном месте, когда все внимание приковано к нему!.. Лоренцо раздраженно обернулся и тут в ужасе вздрогнул.

— Княгиня! Боже мой! Что с вами?

Опершись о столик, Кларисса отирала взмокший лоб. Было видно, что она еле держится на ногах.

— Выпейте воды! Мне позвать кого-нибудь?

Среди сидящих гостей кто-то в испуге вскрикнул, и в этот момент женщина бессильно опустилась на пол. Бросившись к ней, Лоренцо склонился над княгиней. На мертвенно-бледном лице отчетливо виднелись красноватые пятна сыпи.

— Господи… — пробормотал он, поняв, в чем дело.

И тут же в панике вскочил и, торопливо достав носовой платок, прижал его ко рту.

12

Костры святой инквизиции, на которых сжигали еретиков и колдунов, часто пылали в то невыносимо жаркое лето. Лекари рассуждали о неких гуморах и зловредных миазмах, витавших в воздухе и способствовавших распространению пришедшей с юга чумы. Эпидемия добралась до Рима. А на заболоченных берегах Тибра, у выгребных ям и уборных палаццо тем временем плодились истинные переносчики смертельной болезни — крысы, заражавшиеся чумой от блох. Сбиваясь в стаи, эти отвратительные, не переносящие дневного света твари с наступлением темноты заполоняли городские улицы и переулки, повсюду сея черную смерть.

Эпидемия не могла не повлиять на ход реконструкционных работ на пьяцца Навона. Все усилия Франческо Борромини были теперь направлены на завершение Санта-Агнезе, фамильной церкви Памфили, непосредственно примыкавшей к палаццо Памфили. Прежний проект, автором которого был почивший с миром Райнальди, никогда не нравился папе, и Франческо еще при жизни Иннокентия было велено снести старый фасад и заложить фундамент нового. Его проект предусматривал вогнутый пролет фасада, что давало возможность отодвинуть на несколько шагов наружную лестницу и обеспечивало гармонию с фонтаном четырех стран света. Но пьяцца Навона, центр будущего Форума Памфили, до сих пор была свалкой, где возвышались кучи строительного мусора, оставшиеся после сноса прежнего фасада, и громоздились сложенные блоки известкового туфа, предназначавшиеся для сооружения нового. Блоки эти вытесывались на пьяцца Мадама, затем доставлялись сюда.