Книга Бастард. Сын короля Ричарда - Игорь Ковальчук

— Да,государь.

— Да? — изумился его величество. — И хорошо?

— Довольно хорошо.

— А ну прочти. — И протянул ему старый пергамент, покрытый разводами, истончившийся от выскабливания.

— "Его величеству, верховному суверену…" — начал Дик, с трудом разбирая завитушки каллиграфически выписанных латинских букв.

Ричард вырвал у него лист.

— Хорошо. Какой ты ценный слуга, надо отметить, — сказал он, неодобрительно косясь па молодого рыцаря: в высших кругах в то время грамотность считалась лишним и, пожалуй, даже не слишком приличным умением. — Откуда бы такая грамотность?

— Отец рассчитывал, что я захочу стать священником. Меня потому и обучали.

— Хорошо. В таком случае к Филиппу-Августу пойдешь со мной вместо этого худосочного монаха — он того и гляди грохнется в обморок, как баба. Забери у него пергаменты и чернильницу.

— Я не бойко пишу, государь, — обеспокоился корнуоллец, который терпеть не мог пачкать пальцы в чернилах.

— Ну, это правильно. Нечего рыцарю перышком скрипеть, на то есть монахи. Тогда не бери чернильницу. Будешь только читать, если понадобится. Вот, потренируйся. — И отдал ему записку короля Франции.

Ричарда настолько задел внезапно открывшийся факт, что он поспешил во дворец, который занимал Филипп-Август, даже не дослушав до конца прочувствованных речей мессинских сановников. Те, ожидавшие короля на пристани несколько часов, — слишком сильный ветер все никак не давал кораблю безопасно войти в порт, — наверное, почувствовали себя изрядно уязвленными. Но Плантагенету было наплевать на чувства мессинцев — он весь кипел, и Дик, все время ехавший по левую руку государя, беспокоился, как бы поход не завершился преждевременно и неожиданно.

Но, к счастью, его величество вспомнил о приличиях и почти от самого парадного подъезда повернул обратно. По традиции начинать конфликт полагалось не лично, а через придворных. Мудрая традиция — она давала сильным мира сего время остыть и лишний раз подумать, а стоит ли затевать свару, и не одной стране дарила передышку между разорительными войнами. Ведь обидеться так легко, а вот остыть… Король Английский отправился к себе и заперся в Матегриффоне, демонстративно не послав приветствие французскому государю и не пригласив его к себе.

На пиру, устроенном на следующий день по случаю возвращения Ричарда, король Франции был, но присутствие огромного количества придворных, гостей и слуг удержало венценосного вассала от того, чтоб схватить за грудки своего сюзерена. Плантагенет всего лишь надулся и весьма сумрачно поглядывал на Филиппа, отвечал едва-едва и скоро дал понять, что общение с гостем ему в тягость. Все-таки кровь взыграла в нем, вспыльчивом, как южанин,

Обоим пир был не в радость, французский король скоро уехал, а Ричард остался и напился так, что в Матегриффон его пришлось везти.

Наутро от государя Франции пришло длинное письмо, суть которого можно было бы изложить в одном-единственном вопросе: "Что случилось?" Дик подивился наглости Филиппа, который, конечно, не мог не знать, что именно случилось. Ричард, нахмурившись, выслушал великолепную латынь француза-секретаря и отмахнулся одним пальцем.

— Уэбо, отправляйся и объясни ему.

Дик по незнатности своего рода, разумеется, не мог играть роль посланника и потому отправился во дворец, занимаемый Филиппом, лишь как один из свитских графа Фландрского. Но говорил именно он, и читал именно он — его светлость не потрудился бы даже глаза опустить в записку. Разговора не получилось: король Французский надулся не хуже своего английского собрата, жестом отпустил посланника и его людей. И только потом стало известно, как именно он решил защищаться, коль скоро отрицать подлинность записки и — как следствие — предложения, сделанного Танкреду, все равно бы не удалось.

— Теперь все увидят, — изрек он. — И я сам отныне вполне убежден, что король Англии ищет предлога делать мне зло. Все это выдумка и ложь! Ясно, зачем он решился на такую выдумку. Все для того, чтоб отказаться от моей сестры Алисы, с которой он клятвенно обручился! Но пусть будет известно всем — если это случится и он женится на другой, то я буду врагом его и всех его людей до конца жизни!

— Самое время, — заметил Джордж Элдли, с которым Дик оказался рядом за столом. В огромной кухне замка рыцарям подали кашу и мясо, коль скоро его величество не пожелал обедать в большой трапезной со всеми своими людьми. — Самое время поднять этот вопрос, когда помолвка Ричарда и Беренгеры уже стала фактом.

— Но надо же как-то объяснить свой поступок. Выглядит все довольно убедительно: узнал о помолвке и оскорбился, решил отомстить за честь сестры, — заметил Дик.

— Да, только чести сестры урон был нанесен больше года назад. Помнишь ту грандиозную ссору нынешнего короля с его батюшкой?

— Хороший правитель пускает обиду в ход, как оружие, — вовремя.

— Слишком это мудрено. — Джордж оторвал у каплуна истекающую жиром ногу. — По мне, так просто надо дать в морду и не ломать голову, когда это выгодней сделать.

— Потому-то ты и не король.

Посмеялись.

Замечание Филиппа, разумеется, дошло до ушей английского правителя, и его немедленно обуяла холодная ярость. Еще тогда, полтора года назад, он всполошил своей ссорой весь английский лагерь, чуть не подрался с собственным отцом, так что ж ему было стесняться француза? Правда, Филиппа не случилось поблизости, и пришлось удовольствоваться резким ответом. Все тот же граф Фландрский передал французскому королю, что английский государь никогда не женится на Алисе, потому что его отец, Генрих II, знал ее слишком близко и даже имел от нее сына, что готовы подтвердить множество свидетелей. Фраза, что свидетели готовы подтвердить свои слова "всяческим образом", явились последней каплей, переполнившей чашу терпения Филиппа.

Но когда король Французский решительно объявил, что собирается домой, Ричард опомнился. Он тут же сообразил, что отправляться в поход с теми силами, что есть у него, безрассудно. Какие ни есть силы в распоряжении государя Франции — это хорошая подмога. Было и еще одно соображение, поколебавшее решимость английского правителя ссориться с Филиппом. То, что Капетинг предпочел бы поскорей вернуть под свою руку и Аквитанию, и Пуату, и Лангедок, и, наверное, даже Нормандию, англичанин не сомневался. И теперь, когда армия Англии будет далеко, кто помешает Филиппу сделать это? Государи могут играть в дружбу, но забывать о том, что их интересы всегда сами по себе, — глупо и опасно.

Ричард сообразил, что, наверное, был слишком недальновиден и пошел на попятный. Разумеется, сделать это следовало аккуратно, потому что признавать свою неправоту даже для вида Плантагенет не собирался — лицо следовало сохранить. Так что на беседу пришлось отправить все того же графа Фландрского, большого доку по части переговоров. Сын Генриха II, если б пошел мириться сам, рассорился бы с Филиппом окончательно. Дик порадовался, что он по крайней мере осознает это.