Книга Стая бешеных - Фридрих Незнанский

Следующим свидетелем была немолодая женщина в строгом костюме и с твердым взглядом.

Потом Гордеев отметил, что все вызванные в суд свидетели обвинения были подобраны, если так можно сказать, с большим вкусом. Все они внушали доверие. Никто откровенно не врал.

– Нина Игнатьевна, расскажите нам, пожалуйста, чем занимался потерпевший в тот день? – мягко спросила прокурорша.

– Пришел на работу, как всегда. Отдал кое-какие распоряжения. Он действительно собирался заниматься своей машиной, поэтому переоделся в рабочую спецовку…

– Он что, сам ремонтировал машины?

– А как же! У нас в штате лишних не было. Из администрации – только он и я. Я бухгалтер и кассир.

– Ясно. Значит, он начал ремонтировать свою машину. А дальше?

– А дальше ему позвонили. Очень долго он говорил.

– О чем?

– Весь разговор я, разумеется не слышала. У нас радиотелефон, поэтому Ливанов вышел на улицу. Я поняла только, что кто-то его вызывает куда-то.

– Жена?

– Он не женат. Нет. Кажется, это был кто-то из его знакомых. Потому что он говорил в трубку с кем-то, кого звали Костя.

– И после разговора он уехал?

– Нет, он еще работал часа два. А потом собрался и уехал, сказав, что вернется к девяти вечера.

– Как вы считаете, это был неожиданный звонок для потерпевшего?

– Скорее всего – да. Он действительно собирался весь день посвятить ремонту. Он давно уже об этом говорил. Все об этом знали.

– Он был расстроен после звонка?

– Да! – горячо поддержала женщина. – Он с полчаса вообще ничего не делал, только курил и ходил из угла в угол.

– А вам он ничего не сказал?

– Нет. И это странно. Он всегда говорил, куда отправляется.

– Могу я сделать вывод, что звонок некоего Кости был неприятным для Ливанова?

– Конечно. Он очень расстроился.

– Скажите, а Ливанов был серцеедом?

– Как? – не поняла женщина.

– Ну, он нравился женщинам, их у него было много?

– Я протестую, – встал Гордеев. – Обвинение уклоняется от темы.

– Ваш протест не принимается, – поспешно сказал судья. – Насколько я понимаю, прокурор пытается нарисовать портрет погибшего.

– Именно, – благодарно поклонилась прокурорша. – Прошу вас, отвечайте на мой вопрос.

– Что он был бабник? Извините… – перевела на русский женщина.

– Можно и так сформулировать, – снисходительно ответила прокурорша.

– Вот уж нет! Никогда его с женщиной не видела. Он все в делах, все в делах… Да что вы! Он такой был стеснительный…

Гордеев обернулся на Ирину.

После Склифосовского, после попытки самоубийства прошло уже достаточно времени. Раны зажили. Но Гордеев все равно не мог смотреть на свою подзащитную спокойно. Более того, он старался на нее вообще не смотреть. Теперь он не узнавал легкую, деловитую, веселую и очаровательную бизнес-леди, которая пропархивала по коридорам «Эрикссона», неся за собой шлейф дорогого французского парфюма.

Казалось, что душа Ирины тогда, в ту страшную тюремную ночь, умерла. Осталось живым только тело. Оно двигалось, рот отвечал на вопросы, руки поправляли волосы, глаза смотрели, уши слышали. Но все это было механичным ровно до того предела, чтобы исполнить волю полумертвого мозга.

«Она мне не помощник, – думал Гордеев, – придется вытаскивать ее самому. Но вот что подумают присяжные о ней? Хорошо, если они расценят и поймут ее глубочайшую подавленность. А если они увидят холод и равнодушие, дескать, подумаешь, грохнула мужика, так ему и надо?»

Если верить рассказам Пастуховой, то Ливанов вовсе не был таким уж стеснительным, вот почему Гордеев и оглянулся на Ирину, но та никак не среагировала на слова бухгалтерши. Словно и не слышала. Хотя, и это Гордеев знал, Ирина все запоминала почти дословно. Мозг фиксировал все, как на видеопленку, но безо всяких эмоций и оценок.

«Нет, она мне не помощник», – снова подумал Гордеев.

– У защиты есть вопросы к свидетелю?

– Да. Есть и множество, – встрепенулся Гордеев. – Во-первых, я хотел спросить уважаемого свидетеля, из чего он заключил, что телефонный звонок некоего Кости как-то связан с последующим поведением Ливанова?

– Как? – не поняла женщина.

– Ну почему вы решили, что именно после звонка Ливанов отправился на встречу с Пастуховой? Ведь вы же сами показали, что звонил Костя.

– А я и не говорила.

– Не следует ли из ваших показаний нечто совсем иное. Ливанову позвонили, после чего он, ужасно расстроенный, полчаса курил, а потом отправился на встречу с кем-то, даже не сообщив вам? Вы сами считаете это подозрительным, так?

– Да.

– Нельзя ли с тем же успехом допустить, что у Ливанова были какие-то не вполне…

– Я протестую!

– Отклоняется.

– Спасибо, – поклонился в сторону судьи Гордеев. – Я тоже пытаюсь нарисовать портрет потерпевшего. Так вот, не можем ли мы допустить, что связи у Ливанова были весьма опасные? Их-то он и боялся? Можем. Я не настаиваю на этом. Но обвинение то и дело пытается представить дело таким образом, словно все было заранее спланировано.

Тут Гордеев обернулся к присяжным.

– Представляете? Долго и тщательно планируется убрать кого-нибудь, а на дело посылается не киллер, а женщина, вооруженная туфлями на шпильках.

Среди присяжных прошелестел легкий смешок. Это был добрый знак.

– Что касается скромности вашего начальника, то, хоть это и не принято говорить о покойных, у меня ваше утверждение вызывает большие сомнения.

– Вы допрашиваете свидетеля или произносите защитительную речь? – напомнил судья.

– Хочу только собрать воедино некоторые материалы дела по этому поводу. – Тут Гордеев сдернул со своего стола бумажку и стал в нее поглядывать. – В кармане потерпевшего, лист дела 231, было обнаружено две упаковки презервативов корейских с вкусом клубники. В записной книжке, испещренной телефонами и женскими именами, есть такие записи: «Г. – 3 раза конч. улет.». Или вот: «С. – минет бесподобный». Продолжать? Не буду. Так вот вопрос к свидетелю. Из чего вы заключили, что ваш начальник был стеснительным?

– Как из чего?.. – Женщина совсем поникла. – Ну, я ни разу его не видела с женщинами. Только с мужчинами.

Только когда зал вместе с присяжными грохнул от хохота, женщина спохватилась, что сморозила глупость.

– То есть я хотела сказать, что с женщинами он дел не имел, а имел дела с мужчинами, – «поправилась» она.

Судья, казалось, сейчас лопнет от сдерживаемого смеха. Навести тишину в зале словами он не мог, если бы открыл рот, прыснул бы сам. Он только постукивал костяшкой пальца по столу, но никто этого стука не слышал.