Книга Конкурс убийц - Николай Иванович Леонов

бессилии. Отсутствии желания что-то менять и самим за что-то бороться. Из рассказов Толика Гуров узнал, что благотворитель навещал их пару раз в год, с тех пор, как основал фестиваль. Когда возвращался в город и когда собирался его покинуть. Тогда они усаживали его на самый новый стул за раздвинутым крылатым столом, пили чай и рассказывали ему о своих победах. Читали написанные в его честь стихи. Аджей улыбался и говорил со всеми «по-доброму». Лев здоровался с собравшимися, пожимал руки, улыбался словам Толи, говоря, что не такие они с Аджеем и друзья. Гуров смотрел на собравшихся вокруг стола людей и понимал, что Аджей, находясь здесь, думал только о том, когда неумолимая Оксана постучится в тонкую фанерную дверь и, извиняясь, пропоет «Время, время!». Он обнимет всех и задержит дыхание до тех пор, пока не окажется на улице. А на улице выдохнет и в который раз пообещает себе никогда сюда не возвращаться.

— Лев, какие люди. Привет!

Гуров мыл в маленькой раковине пузатую чашку с золотым ободком по краю, чтобы налить в нее чай. Наличием чая в чашке он намеревался ограничить время своего пребывания здесь. Он выпьет чай. Извинится перед всеми и выйдет в летние сумерки. Погуляет по аллеям и площадям взбудораженного страшными находками городка, поглазеет на фейерверки и толпы у открытых сцен, все же фестиваль продолжался. И поедет к себе. Женщину, окликнувшую его, он вспомнил не сразу, и она поняла это по выражению его лица. Улыбнулась широко и подсказала:

— «Обетованный», на днях, помнишь? Меня Мариной зовут, а тебя тогда тоже привел Толик.

— Марина, конечно же. — Гуров придал своему голосу больше радости от встречи, чем чувствовал. Марина не обиделась на то, что ее не вспомнили, происходило это, скорее всего, нередко. — Как твои дела? А я вот осмотреться зашел, уютно тут у вас.

— Дела мои цветут и пахнут. — Она взяла чашку из его рук, не спрашивая, налила в нее чаю. Марина была пьяна и скрывать этого не собиралась. Клуб был взрослым. — Зря ты тогда уехал, очень даже зря. Мужички наши колонку починили, включили музыку, весело было. Ты приходил бы без Толика, Лев? А то ведь тоска смертная, невозможно нытье это слушать.

— Какое нытье? — Гуров принял чашку из ее рук и поставил ее на стол. Выглянул из кухни в основную комнату, откуда доносились голоса и тихий звон посуды. Толик ораторствовал, и Гуров знал, что скоро это не закончится. — Мне кажется, что люди слушают с удовольствием. Разве здесь не клуб поклонников творчества Полонского?

— Покрепче ничего не желаешь, Левушка? А то ты со своим чаем такой серьезный, как не родной совсем. Расслабились бы, потанцевали… — Лицо Марины поскучнело, когда стало ясно, что Гурова интересуют чай и ответы на вопросы, а не крепкие напитки и чары ее привлекательности. Она тоже выглянула в комнату и сморщилась, совсем так же, как тогда, у электрического костра. — Нытье все это потому что. Толик и выступает-то таким гоголем только дважды в год, когда Полонский приезжает. Милованов здесь его последний амбассадор, и если бы не он, был бы у нас нормальный клуб по интересам. Выпили, песни попели, стихи красивые почитали.

Гуров всей душой поддержал нежелание Аджея встречаться с этими людьми. Заботиться о них, тратить время, которого подчас не хватало даже на сон. Он дал надежду сотням людей по всей стране, занимался благотворительностью, дал городу детства возможность заработать на туристах, в конце концов. Тогда как пределом мечтаний среднестатистического жителя Онейска по-прежнему оставалось выпить, потанцевать и посплетничать о тех, кто непохож на них. Желая противопоставить что-то пьяной улыбке Марины, Гуров возразил:

— Иначе и быть не могло, ведь Толик с Аджеем были друзьями в детстве. Не каждый таким другом может похвастаться.

— Другом? — Марина расхохоталась в голос. Спохватилась, попыталась унять смех, но вышло не сразу. Из общей комнаты весело спросили, о чем у них идет речь, ибо сразу видно, что тема их веселее, чем то, о чем вещает Толик. Марина понизила голос и придвинулась к Гурову ближе. — Да какие они друзья? Толик бегал бы за его машиной, если бы охранники не отгоняли. Вокруг Аджея сотни таких, он его и не помнил бы, если бы не стены.

— Какие стены? — Гуров ощутил настойчивое желание отстраниться, но стерпел, заинтересовавшись информацией. Насколько реальность фотографа отличается от того, каким он кажется, как обстоят дела на самом деле?

— Те самые, на которых наш ангел малюет свои послания народу. Нужную стену, подходящую для художеств этих, еще отыскать нужно, в порядок привести. Толик на свои деньги их даже реставрирует иногда, чудак. Вот и последнюю, у нашего монастыря, он для Аджея нашел. Смотреть больно, как человек из кожи вон лезет, лишь бы оказаться причастным к чужой славе. К чужой жизни. Я когда его в первый раз увидела, оценила, люблю высоких. Но с девушками как теленок. Одно слово, детдомовец.

— Аджей тоже детдомовец, это их и сдружило.

— Тоже, да не тоже, Лев. — Марина кокетливо посмотрела на него из-под наращенных ресниц, и Гуров понял, что разговор этот нужно заканчивать, ни чай, ни информация такой цены не стоят. — Толенька вешает всем на уши, что в детдоме они были едва ли не братьями. Так у них разница в возрасте лет пять. Ты только представь себе, когда Анатолию было, допустим, семнадцать, Аджею тогда сколько?

— Выходит, что двенадцать…

— Так и я тебе о чем. Где они пересекаться могли? По каким интересам? Это сейчас Аджей выковал из себя ангела с порочной улыбкой. А тогда щеглом он был тощим, русым, с бледными глазами и зубками кривыми. Это в нашем с тобой возрасте, Лев, пять лет — не разница, а тогда? Дружбу эту, и разговоры по душам, и верность братскую — все это наш Толик себе выдумал, чтобы жить было не так беспросветно скучно. Сам придумал, сам поверил и рассказывает сейчас каждому, кто захочет слушать. Так как насчет водочки, и поуговаривать могу.

Гуров сказал, что ему нужно помыть руки, и когда Марина вышла в общую комнату, тихо выскользнул за дверь. Прощаться не хотелось. Честно говоря, и здороваться не хотелось, хоть и пришлось. Но послезавтра все это закончится. Он приедет домой, к Маше. А об удушающей беспросветности Онейска постарается забыть.

То ли стены с картинами Полонского закончились, то ли хулиганов напугали мрачные находки, обнаружившиеся под ними, но этой ночью город был спокоен. Гуляющие были по большей части трезвы и упоенно жизнерадостны, слышалась музыка, туристы и горожане, забыв о недавних распрях, танцевали и пели у свободных микрофонов. Гуров, наслаждаясь атмосферой праздника и чувством выполненного долга,