Книга Дочь того самого Джойса - Аннабель Эббс

не сказала. И не смела потревожить баббо. Ему нужно было закончить великую книгу, над которой он работал. Ничто не должно было стоять между ним и книгой, над которой он работал. И я так устала. Так устала. Я больше не могла танцевать. У меня не было на это сил. И мать говорила, что квартира слишком маленькая. Даже взбираясь по лестнице, я начинала задыхаться. Самое простое и естественное действие – набрать воздуха в легкие – безмерно меня утомляло. Все свое внимание я отдавала рисованию – рисованию и дыханию.

Глава 20

Осень 1931 года

Париж

Это была идея баббо. С тех самых пор, когда я начала брать уроки рисования, он то и дело заговаривал о нашей совместной работе. Вернувшись из Лондона, я ощущала себя совершенно потерянной. Я совсем выдохлась и не могла снова заняться танцами, растеряла всех своих парижских друзей и знакомых. Осталась разве что Киттен, но она была постоянно занята своим женихом. Мы уже не жили на Робьяк-сквер, а поселились в маленькой душной квартирке в Пасси, где в ванной комнате рос мох, а потолок был весь в пятнах. Все чаще и чаще я чувствовала себя пустой оболочкой, бессмысленной и бесполезной. У меня появилась привычка подолгу сидеть в своей комнате перед зеркалом и думать, как изо всех кусочков и обломков наладить хоть какую-то жизнь. И спрашивать себя, кто я теперь и кем я стану. Но мое отражение не отвечало. А мать все сильнее раздражало мое бездействие.

И тогда баббо попросил меня придумать светящиеся буквы, особый шрифт, с которых начиналось бы каждое из тринадцати его стихотворений, вошедших в особый сборник под названием «Книга Джойса». Ее собиралось выпустить издательство Оксфордского университета. Издатель обратился к тринадцати разным композиторам, чтобы они сочинили музыкальное сопровождение к каждому стихотворению. Так что я становилась частью команды блестящих артистов.

Баббо сказал, что меня должна вдохновить «Келлская книга». Так оно и бывало. В хорошие дни. Но в плохие дни я видела там лишь змей, а когда позже посмотрела на свои буквицы, ясно разглядела и в них голову змеи, скрытую в мазках нежно-серого, дымчато-голубого и бледнейшего, изысканнейшего розового.

Целых три месяца я работала над буквицами для баббо. Днями напролет, почти не отрываясь. Медленно и старательно. Баббо сказал, что они прекрасны. Мать не сказала ничего. Наконец все было готово, упаковано и отослано в Оксфорд. Но в начале декабря, когда воздух Парижа стал ледяным и острым, как осколки стекла, мои буквы вернулись обратно. Я опоздала. Стихотворения были уже отправлены в печать.

Баббо сообщил, что у него есть другая мысль. Куда лучше. Он тут же принялся за дело, расхваливая мою работу по всему Парижу. Неделей позже он сказал, что в «Блэк сан пресс» согласились выпустить его стихи особым изданием тиражом в двадцать пять экземпляров, с моими буквицами. Книги будут напечатаны на толстой рифленой бумаге, с переплетом из зеленого шелка-сырца оттенка незрелого яблока. Каждая страница будет проложена зеленой папиросной бумагой, и на ней будет моя иллюстрация. И мое имя будет вытеснено на обложке, рядом с именем баббо. Настоящее произведение искусства, редкость для коллекционеров.

Однако еще через неделю позвонила Каресс Кросби из «Блэк сан пресс». Я слышала, как баббо разговаривал с ней по телефону. Беседа в основном состояла из долгих пауз – баббо слушал. Наконец он уныло произнес: «Благодарю вас, миссис Кросби» и «До свидания, миссис Кросби». Когда повесил трубку и вышел в гостиную, он не мог смотреть мне в глаза. Он долго в неловкой позе стоял у окна, глядя на безоблачное, бесцветное небо. Затем зажег сигарету, выпустил длинную струю дыма и сказал, что миссис Кросби не смогла найти в Америке покупателей для такого издания. Я ощутила, что вокруг меня витает дух поражения, чего-то мертворожденного, и давит мне на плечи. Баббо быстро взял себя в руки и выдал, что у него появилась еще одна мысль и ему нужно лишь немного времени.

Моя лицемерная мать, настоящий двуликий Янус в человеческом обличье, теперь посещала миссис Хелен Флейшман-Джойс каждый день. Если она не сидела в апартаментах Джорджо и Хелен, то раскатывала по городу в их автомобиле с шофером. Но мне было все равно. Она и так мне никогда не нравилась.

– Она пугает меня, Джим. Вот, я это сказала.

– Ты не должна позволять этим сценам из «Короля Лира», что она закатывает, сбивать тебя с толку, Нора. Несомненно, это всего лишь небольшое гормональное расстройство, и оно быстро пройдет, если мы отыщем хорошего доктора.

– Джорджо так не думает. Он знает ее лучше, чем мы. Этих двоих всегда было не расцепить, как сиамских близнецов.

– И что же он думает о бедной Лючии, одиноко грустящей и на густой туман глядящей?

– Что она сходит с ума и ее нужно отправить в желтый дом. В сумасшедший дом, Джим.

Я видела только ногу баббо в чулке и туфле. Она подрагивала. Потом он чиркнул спичкой, а мама подошла к двери и плотно затворила ее, так что я слышала только, как бьется о ребра мое собственное сердце.

Январь 1932 года. В тот день в Париже шел легкий снег. Я сидела у окна – жалюзи были приподняты лишь на небольшую щелочку – и смотрела, как снежинки парят в воздухе и падают на землю. И думала об Алексе Понизовском и о том, как много времени мы проводим вместе. Он больше не давал баббо уроки русского. Теперь он приходил к нам только ради меня. Он был нежен и добр, хорошо воспитан и имел только самые честные намерения. Пока я вспоминала Алекса, тихо улыбаясь про себя и любуясь снежинками, мать вдруг произнесла слова, от которых я оледенела. Каждый мускул и каждое сухожилие в моем теле стало твердым от шока.

– Лючия, – сказала она. – Я думаю, тебе надо кое-что узнать. И лучше уж тебе услышать это от меня, чем увидеть самой. Мистер Беккет бросил свою работу в Дублине и снова вернулся в Париж. Он живет на рю де Вожирар. – Она вопросительно посмотрела на меня, словно ожидая ответа.

Но мне было нечего сказать. Я медленно отвернулась к окну и опять уставилась на белый, пушистый, как перышки, снег, летящий по черному небу. В голове крутилось только одно слово. Зачем? Зачем? Зачем?

– Ну, я рада, что ты спокойна. Просто ты могла бы на него наткнуться где-нибудь… сама знаешь, как