Книга ВПЗР: Великие писатели Земли Русской - Игорь Николаевич Свинаренко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Работа над имиджем
– Твой внутренний мир мы затронули, но кроме содержания важна и форма. Поэту нужна экзотичность: он должен быть арапом например, или сидеть в тюрьме, или воевать на Кавказе. А у тебя все было как-то ровно. Но наконец ты, по крайней мере, хоть бриться перестал, ходишь со щетиной, это уже хоть что-то.
– Нет, мне как-то чуждо игровое начало, все эти понты… Правда, на заре моей телевизионной карьеры я приходил на эфир программы «Взгляд» в красных высоких кроссовках. На это все обратили внимание, говорили – круто! Но это не было работой над имиджем. Просто тогда, в 87-м году, вообще нечего было носить, абсолютно, и одна моя приятельница привезла из Германии на продажу именно эти ботинки. Были б они черные, я б взял черные. А красные, точно такие же как у меня, я потом увидел у Игоря Талькова; мы с ним где-то выступали вместе.
– Ну да, Тальков же тоже поэт. Хороший у вас получился тандем в красных ботинках, забавный такой. Он же был, кажется, радикальный левый патриот.
– Дело не в этом. Он был абсолютный такой графоман. Клинический. Да еще с мессианскими заходами.
– Да, да, я слышал, поэты обычно не любят друг друга…
– Типично обывательское мнение. Но, возвращаясь к теме красных кроссовок, скажу: экстравагантность мне, видимо, не свойственна. Не мое это… Может, потому – пусть это самонадеянно звучит – что мои стихи интересны сами по себе и внимание к ним мне ничем не нужно подкреплять.
– Ну тут дело такое… Раньше, чтоб человека заметили, он должен был водить муравьеда на поводке или омара выгуливать в Тюильри. Как, чтоб не соврать, Дали. А сегодня достаточно просто банально мелькать в ящике.
– Я довольно долго был таким ТВ-персонажем. Но моя так называемая слава была не слишком обременительна… Поклонницы не рвали мой клифт на куски. Ну где-то узнавали, это приятно, конечно, было.
– Везде пускали без очереди.
– Был такой случай. Трагикомический, можно сказать. Пришел я в крематорий, забирать урну с прахом матери. Подхожу к окошку – и тут приемщица, широко улыбнувшись, говорит: «Что ж вы сразу не сказали!» Представляешь? А если б сразу сказал, – что, мать бы из праха восстала? Что же касается этой самой славы, то стоит исчезнуть с экрана, как тебя напрочь забывают уже через неделю. Не могу сказать, что меня это каким-то образом травмировало. Поскольку я знаю цену ТВ-популярности. Объявляй я пять дней в неделю погоду, меня б узнавали в пять раз чаще. Да что сейчас про это говорить. Нет уже того НТВ… Удавили… При участии твоего дружка Коха, кстати.
– Ты как-то, вспоминая про те события, употребил термин «смешные баррикады». А сейчас ты как их видишь?
– Это была последняя попытка что-то сделать, последний пример народного волеизлияния. Никто никого не гнал на митинги, люди шли по своей душевной потребности! Потому что их любимый канал был в опасности! Люди пытались что-то изменить. Это все было… – он подыскивает слово, но ему это не удается, в самом деле, такому тонкому стилисту не сбиваться ж на пафос, сегодня-то, и он ограничивается нейтральными словами, – вполне впечатляюще. Митинги в Останкино… На Пушкинской… Помню, мы стояли на площади, с плакатами, а из «Московских новостей» вышел знаменитый писатель и журналист, фамилию называть не буду, поскольку он мой друг, и, обдав нас смешанным запахом дорогого виски и отличного парфюма, проходя мимо, снисходительно сказал: «Ну что вы тут встали? Зачем? Без вас эти жулики между собой разберутся». А в толпе не последние люди были… Кстати, когда пару лет спустя его, вместе с отборной командой, также пинком под зад погнали из классного журнала, который они сделали, ни одна падла не пошевельнулась. Впрочем, мы уже с тобой об этом говорили, в связи с тем случаем в электричке.
– Я тоже иногда вспоминаю про то НТВ. При всем общественном накале нельзя не сказать, что ситуация та была не очень корректная: телеканал взял у власти денег, а потом на эту же власть за ее деньги стал наезжать. Я после разговаривал с разными людьми из УЖК, уникальный журналистский коллектив это расшифровывается, это вы сами так себя называли, так они в свое оправдание говорили, что, мол, тогда все федеральные каналы взяли денег. Вроде как взаймы, но отдавать никто не собирался. Логика немного странная.
– Да, но что на выходе из той ситуации получили? Это был лучший канал, он задавал уровень всему ТВ. Да, пускай УЖК был обласкан, пускай его пригревали…
– Лучший, да. А бабки? Ну вот ты у меня возьмешь бабки, а потом начнешь меня ругать. Ты, брат, или молчи, или расплатись сперва…
– Согласен, некрасиво. Но наша элита вообще очень беспринципна. На презентацию книжки «Ящик водки» благополучно прискакали разные люди, даже те, которые выступали в защиту НТВ, ругали твоего соавтора Коха. Пришли, чтоб его поздравить, нормально выпить и закусить… Это напоминает старинные борцовские терки, когда борцы боролись, потели, а после этого шли все вместе пиво пить. Так и на вашей презентации… Люди друг друга поливают, а потом мило беседуют…
Лежишь бессонными ночами
И вспоминаешь со стыдом,
Как пил вчера со сволочами
И приглашал мерзавцев в дом.
А завтра те же мизерабли,
Хоть повод вроде не даешь,
Тебе протягивают грабли,
И что ж вы думаете? Жмешь.
– А должны типа бить друг другу хари – или как по-твоему?
– Нет. Просто если ты публично демонстрировал с кем-то несогласие и выражал ему личную неприязнь, то потом как-то странно фотографироваться с ним в обнимку…
– Ну, это же игра. Взять хоть вас, поэтов, народных страдальцев. Тот же Некрасов занимался винными откупами и проигрывал тыщи в карты, – вместо того чтоб пожертвовать на убогих селян, которых он воспевал. Сценический образ – это одно, образ жизни – другое…
– Как у кого, как у кого…
Поэт и народ
– Вот ты говоришь: элита херовая. Но это ж лучшая часть народа! А плебеи разве лучше?
– Не, – быстро откликается он. – Друг друга стоят.
Молодец Иртеньев. А то я уж ждал, что он затянет старую шестидесятническую пафосную песню.
