Книга Баловни судьбы - Марта Кристенсен

тот, другой, лежал на земле.

А он огляделся по сторонам.

Нет, никто его не видел.

Он поспешил прочь.

И лишь спустя некоторое время хлынули слезы.

49

— Многая лета, многая лета!

— Честь имею поздравить, — возгласил Ханс.

— С днем рождения, — сказала Майя.

Енс сел в постели, протирая глаза и моргая спросонья.

— Честь имею, — повторил Ханс.

А Майя поставила на ночной столик поднос с кофе и тортом. Потом подняла занавески.

Енс зажмурился от света, зевнул и почесал живот.

— Честь имею, — сказал Ханс. — Ты становишься взрослым парнем. Держи...

Он протянул ему плоский сверток.

— Спасибо, — сказал Енс, срывая клейкую ленту. Он развернул бумагу и вынул пластинку. — Спасибо, — еще раз сказал он.

— А вот от мамочки, — сказала Майя и протянула ему свой пакет.

— Спасибо.

В пакете был хоккейный шлем.

— Я подумала, — сказала Майя, — может, тебе надоел бокс.

— Большое спасибо...

Ханс зажег свечки на торте, а Майя вытащила из кармана халата письмо.

— Вот, пришло вчерашней почтой. Это тебе.

Енс пальцем вскрыл конверт.

— От кого это? — спросила Майя.

— От папы...

Ханс поежился и посмотрел в окно.

— Здесь чек на сто крон, — сказал Енс бесцветным голосом.

— Это... как это мило, — сказала Майя и посмотрела на Ханса.

Но Ханс смотрел в сторону.

50

Потом они сидели за завтраком, Майя и Ханс.

— Подумать только, — сказала Майя, намазывая маслом французскую булочку. — Восемнадцать лет. Недалек тот час, когда он уйдет из дому.

— Сначала ему надо кончить школу...

— Как бежит время...

— Да, годы идут... И ничего с этим не поделаешь... Все становятся старше...

Майя испачкала маслом палец и облизнула его, не отрывая взгляда от стола.

В передней промелькнул Енс.

— Пока, — сказал он.

— Куда ты идешь? — поинтересовался Ханс.

— Гулять...

— А куда?

Но дверь уже захлопнулась.

Ханс вздохнул. Майя помрачнела.

— Как по-твоему, куда он пошел? — спросил Ханс.

— Может быть, к Сив...

— Мог бы в день рождения побыть дома.

— Ты же знаешь...

— Как обстоит дело?.. Конечно...

Они помолчали. Тишину нарушало только жевание и прихлебывание, когда они пили кофе.

Ханс включил радио.

— Что за пластинку ты ему купил? Я не успела взглянуть.

— Какой-то Джильберт О’Сэлливан.

— А где ты ее купил?

— В городе. В магазине грампластинок... Как раз в день отъезда. Этот самый О’Сэлливан очень популярен сейчас среди молодежи...

— А чем увлекались, когда ты был молод? — спросила Майя, наливая кофе.

— Когда я был молод? Хм... Обычно мы танцевали под «Флай ми ту зе мун», «Ин зе муд», «Фламинго» и тому подобное. Потом вошел в моду рок... Но это было утомительно. А в твоей молодости что танцевали? Чарльстон?

Он закурил сигарету и стал салфеткой протирать очки.

Майя с грустью посмотрела на него.

— Полагаешь, что моя молодость проходила в двадцатые годы?

— Я думал, чарльстон был популярен довольно долго...

— Ты определенно считаешь меня старой перечницей?

— Черт возьми! Стоит произнести слово «возраст», как ты взвиваешься. Я-то тут при чем, если ты родилась в тридцатые годы? Комплекс у тебя, что ли, из-за того, что я моложе тебя?

— Нет, но будет, если мне постоянно об этом напоминать.

— Я этим не занимаюсь... Я еще ни разу не сказал, что ты старая. Кстати, сколько тебе лет?

Майя посмотрела на него. Увидела в уголках рта намек на улыбку. И тоже слегка улыбнулась.

— Дурачок.

51

Наступил октябрь.

Улла и Майя сидели в кондитерской Линдаля, напротив вокзала.

— Ты, наверное, решила, что я ненормальная дура, — сказала Майя.

— Да нет...

— Но ты должна понять, каково мне было...

— Стоит ли говорить. Какое это все имеет значение!

— Я не решалась тебе позвонить после того... Хотела звякнуть... а тут ты сама позвонила...

— Да-да...

— Что было... после того как я... ушла?

— Ничего.

— Ничего?

— Ничего. Я вскоре тоже ушла...

Улла допила кофе и закурила.

— Давай поговорим о чем-нибудь другом, — предложила она. — Что у тебя нового?

— Ну... У Енса был день рождения...

— Сколько исполнилось?

— Восемнадцать... Можно я возьму сигарету, мои кончились? — спросила Майя, смяв пустую пачку.

— Конечно. — Улла придвинула ей сигареты. — Восемнадцать. Значит, того и гляди уйдет. Что он собирается делать, когда кончит школу?

— Мы об этом специально не разговаривали. Учиться дальше... я думаю... Но сперва ему придется отбыть воинскую повинность, конечно. А там посмотрим... как уж выйдет... Ему еще год в школе учиться.

Улла кивнула.

— Сколько лет твоему Курту? — спросила вдруг Майя.

— Пятьдесят стукнет в начале следующего года. Он лысеет и толстеет. Я бы не прочь иметь более молодого. Но приходится довольствоваться тем, что время от времени сходишь куда-нибудь потанцевать... Не часто... и... В прошлом году на Канарских островах я чувствовала себя ужасно одиноко. Но у тебя-то все, что нужно, есть дома.

Майя вздрогнула.

— Фу черт, до чего ты цинична.

— Я думала, ты скажешь, непристойна, — засмеялась Улла. Смешок получился несколько нервозный.

Майя погасила окурок и, не спрашивая, взяла новую сигарету.

— Похожа я на климактеричку? — спросила она.

Улла вздрогнула.

— Бог с тобой, почему ты об этом спрашиваешь?

— Похожа или нет?

— Не больше, чем я, полагаю... А я похожа? — спросила вдруг Улла с неожиданной серьезностью.

— Ты никогда-никогда не чувствуешь себя старой?

Улла пожала плечами и посмотрела на двух мужчин, которые сели за столик чуть поодаль.

— Во