Книга Витамины любви, или Любовь не для слабонервных - Анна Макстед

И я ушла, а он остался на пороге своего дома с разинутым ртом.

Глава 50

Что может быть печальнее, чем одинокий человек? Я не могла поступить иначе: поехала в Хемпстед-Гарден навестить отца. Он открыл дверь. Папа выглядел безупречно, как всегда, только глаза были ошалелые. Как сказал бы Джейсон, — хотя, по-моему, Джейсон уже достаточно наговорил, — Роджер выглядел как человек, потерявший почву под ногами. Я думала, что он меня выставит, но он, наоборот, вцепился в меня:

— Ханна, дочка, я так рад, что ты пришла, входи, входи! Я так рад тебя видеть! Чего-нибудь хочешь? Может, чаю? Или лимонада?

Я присмотрелась к нему, не насмешка ли это, но нет, не наблюдалось его обычного высокомерного раздувания ноздрей. Обычно отец не бывает таким милым и простым. В его речи всегда была какая-то цветистость, вычурность. Такое впечатление, что он растерял всю свою энергию. Он протянул мне вялую руку, приглашая войти. Дом был в безупречном состоянии. Значит, уже приходит уборщица.

— Как твоя мама? Ты с ней говорила? — Он заискивающе посмотрел на меня.

— У нее все отлично, — вздохнула я. — Я с ней встречалась. И с Джонатаном. Похоже, она… счастлива. — Не могла удержаться, чтобы не пнуть его.

Отец кивнул. А потом, сделав большое усилие, беззвучно зашевелил губами, произнося: «Хорошо». Прокашлялся:

— А ты, Ханна? Как твои дела?

— Все нормально. С работой все наладилось. Машина в порядке.

Кроме хождения на работу и вождения машины я стала проводить чертовски много времени, рассматривая свое теперь уже идеально чистое подвенечное платье, которое повесила на стенку в спальне. Но об этом отцу знать было необязательно.

— Рад слышать. — Он запустил руку в волосы, потом потер указательный палец о большой, как бы очищая их от грязи, есть у него такая нервная привычка, хотя он ее редко демонстрирует. — Ты… думаешь, она со мной разведется?

Я сощурилась:

— Она мне ничего такого не говорила. Но… — Я помолчала. — Она вообще не особо разговорчива.

Дурак ты, Роджер, подумала я. Посмотри на себя. Надутый воздушный шар. Но я поняла, что в нем нет ни капли раскаяния. Он жалел только себя. Купался в своем горе. Я предполагала, что он задает себе вопрос: «Не могу понять — почему все это случилось?» Вероятно, он был убежден, что мы — то есть женщины — слишком остро реагируем. Ха! Его злость перешла в печаль. Смешно, но он скучал по маме. Забавно, что со временем люди начинают чувствовать тоску даже по самому плохому, что было в их жизни. Может, это не слишком удачное сравнение, но в каком-то смысле Роджер был похож на серийного убийцу в «Охотнике на людей». Тот убивал целые семьи и засовывал жертвам в глаза осколки зеркала, чтобы они как будто смотрели на него. Знаете ли, это совсем не то же самое, что общение с живыми своенравными людьми, — так намного спокойней.

— Хочешь чего-нибудь? — снова предложил он. Я хотела отказаться, а потом подумала: какого черта. Он мне крепко задолжал.

— Да, хочу.

— Чего? — В его глазах мелькнула надежда.

— Я бы приняла ванну.

— Да, конечно, пожалуйста! — воскликнул он. — Горячей воды сколько угодно. Где полотенца, сама знаешь. Кажется… твоя мама оставила пену для ванны.

Я очень долго сидела в горячей воде, положив, голову на гладкую эмаль. Ванна, отделанная серым кафелем, была не в моем вкусе, но мне в ней все равно было уютно. Я надеялась, что родители не продадут дом. Интересно, почему? Ведь я его не любила. Просто если есть родительский дом, то это… успокаивает. В детстве ребенку все нравится, ему не с чем сравнивать. Пока я сидела в родительской ванне, я представила себя маленькой девочкой, у которой есть защита, всемогущая высшая сила — папа. Этой фантазии я позволила себе отдаваться целых двадцать минут, потому что, выйдя за двери родительского дома, я снова стала совершенно взрослым, самостоятельным человеком, и никто, кроме меня, за мной не присматривал. Джек знал мои условия. Он мог позвонить, а мог и не позвонить. И мне было достаточно этого знания. Правда.

После встречи с отцом я ощутила себя шариком, из которого выпустили воздух. Наверное, вы решите, что я слабая или сумасшедшая, но все же признаюсь: я была рада, что возобновила с ним отношения. Он заметно сдал и душевно, и физически.

Но ровно настолько, насколько заслужил. Я не собиралась видеться с ним чаще, чем это необходимо. Но хорошо знать, что он в принципе существует, на случай, если что вдруг случится. Теперь отец в моей жизни будет занимать совсем другое, гораздо меньшее место, чем раньше, наши прежние отношения вырваны с корнем. То, что осталось, приобретет строго дозированную форму. Между нами всегда будет дистанция или, вернее, барьер безопасности. Но я не хотела терять его совсем. Можно пытаться ненавидеть человека, но любовь — штука упрямая, она вцепляется в сердце, ее ничем не вытравишь.

Встреча с отцом вызвала во мне желание поговорить с Анжелой. Но я была очень занята работой. И позвонила ей только через неделю. Хотя нет: один раз, по пути на работу, я звонила ей на мобильник, мне было неловко звонить в дом Джонатана. Она ответила сонным голосом:

— О, привет. Мы только что встали!

Мама, замолчи, не говори мне этого, прошу тебя.

И я сказала:

— Ладно, я позвоню тебе попозже, днем. — Но не сказала когда.

Когда я, наконец, собралась позвонить, прошла неделя. У нее был совсем другой голос.

— С тобой ничего не случилось? — забеспокоилась я. — У тебя странный голос.

— Да что ты! — ответила она. — Это так заметно? Наверное, разучилась держать себя в руках.

Если это была шутка, ее соль пропала из-за несоответствующего тона.

— Заметно что?

— Мы с Джонатаном расстались. Я тут же огорчилась, что при прошлом разговоре была резкой. Теперь я, не будучи ли цемерной, могла предложить ей только умеренное сочувствие:

— Что случилось? Почему?

— Все так странно… так непонятно. Меня это выбило из колеи. Мне надо побыть одной. Хотя бы какое-то время. А там посмотрим.

— Ну, это разумное решение. — Помолчав, я сказала: — Но мне жаль. — Мне и вправду было жаль. Мама заслуживала счастья. — Как ты себя чувствуешь?.. Тебе грустно?

Она расхохоталась, потом смех перешел в рыдания. Я ее успокаивала, вздыхала, бормотала: «Бедняжка».

Удар за ударом! Я не могла вспомнить, когда я в последний раз видела, как моя мама плачет.

— Прости, — она хлюпала носом, — ничего, ничего. Уже все. Больше не буду. Все прошло. Теперь я успокоилась. — Я поняла, что эти слова относятся к рыданиям.

— А что Джонатан?

— Расстроен. Но он все понял правильно. Он очень терпелив. Не хочет меня торопить. Он такой добрый. Но я настолько не привыкла к такому отношению! Похоже на шоколадный кекс.