Книга Вендетта, или История всеми забытого - Мария Корелли

Итальянки не выставляют грудь на всеобщее обозрение незнакомым людям, как это принято у англичанок и немок. Они прекрасно знают, что ни одной даме, решившейся надеть платье с декольте, не будет разрешено присутствовать на придворном балу в Квиринальском дворце. На нее станут смотреть как на сомнительную особу вне зависимости от ее положения в обществе, и она рискует оказаться перед закрытой дверью, как это однажды, к несчастью, произошло с супругой английского пэра, которая, не зная итальянских обычаев, отправилась на вечерний раут в Риме с очень низким лифом с бретельками вместо рукавов. Все ее возражения оказались напрасны, ей вежливо, но твердо отказали, хоть и сказали, что смогут ее пропустить, если она сменит наряд, что, полагаю, она благоразумно и сделала.

Некоторые из присутствовавших в тот вечер на балу представительниц высшего света надели платья, которые редко или никогда не увидишь за пределами Италии: наряды, усеянные драгоценностями и богато украшенные чудесной вышивкой, сотни лет передававшиеся из поколения в поколение. Например, платье герцогини Марины с расшитым золотом шлейфом и украшенное небольшими рубинами и жемчужинами, в свое время принадлежало семейству Лоренцо Медичи. Подобные наряды, являющиеся собственностью родовитых домов, надеваются лишь в особых случаях, возможно раз в году. Затем их аккуратно раскладывают, пряча от пыли, моли и влаги, уделяя им столько же внимания, сколько бесценным картинам и книгам в старинных особняках знати. Ничто из когда-либо созданного любым портным или модисткой современности не может сравниться с великолепной работой и прочностью материала платьев для торжеств, запертых в старинных дубовых сундуках знатнейших итальянских семейств. Стоимость этих платьев невозможно измерить деньгами, поскольку с ними связано множество трагических и романтических историй. Эти наряды заставляют самые дорогие изыски нынешней моды выглядеть рядом с ними жалкими и блеклыми, словно попытки служанки одеться с таким же вкусом, как и ее хозяйка.

Подобный блеск золота и серебра, подобное сверкание искрящихся драгоценностей, облака летящих кружев, тонкие ароматы редких изысканных духов – все, что в высшей степени будоражит и возбуждает чувства, все это в полной мере окружило меня в тот вечер, поразительный, судьбоносный и ужасный вечер, которому суждено было оставить в моей памяти неизгладимый жгучий след. Да, до самой моей смерти этот вечер останется со мной, словно разумное, дышащее существо. А после смерти, кто знает, возможно, он примет более осязаемую и жуткую форму и предстанет передо мной со сверкающим насмешливым блеском в угрожающем взгляде, чтобы на веки вечные занять место рядом с моей потерянной душой! Я и теперь помню, как вздрогнул и вышел из горькой задумчивости при звуках тихого веселого голоса моей жены.

– Вы должны танцевать, Чезаре, – сказала она с озорной улыбкой. – Вы забываете о своих обязанностях. Вам нужно открыть бал вместе со мной!

Я машинально поднялся.

– Какой сейчас танец? – спросил я, натянуто улыбаясь. – Боюсь, вы найдете во мне неуклюжего партнера.

Она надула губки.

– О, конечно же нет! Вы же не собираетесь меня опозорить? Вы должны попытаться и хотя бы раз станцевать как следует. Если вы станете ошибаться, это будет выглядеть очень глупо. Оркестр собирался начать с кадрили, но я велела играть венгерский вальс. Но я никогда вас не прощу, если вы будете плохо вальсировать, – ничто не выглядит так смешно и неловко.

Я не ответил и, обняв ее рукой за талию, встал, изготовившись к танцу. Я старался не смотреть на нее, поскольку с каждым мгновением мне становилось все труднее держать себя в руках. Я разрывался между ненавистью и любовью. Да, любовью, жившей во мне, – злобной, в которой не было ни капли благоговения и которая наполняла меня глупой яростью, смешанной с другим, более благородным стремлением, а именно – рассказать о ее мерзости всем ее восхищенным титулованным друзьям и оставить ее лежать в пыли презрения, опозоренную и отвергнутую. Однако я прекрасно понимал, что, если бы заговорил и рассказал нашу с ней историю блестящей толпе гостей, меня сочли бы сумасшедшим, а также что для такой женщины, как она, понятия бесчестия не существует.

Послышались плавные, размеренные звуки медленного венгерского вальса, самого чарующего из всех танцев, который прекрасно исполняют лишь люди с горячим южным темпераментом. Его играли пианиссимо, и он разносился по залу, словно прерывистое дыхание морского ветра. Я всегда прекрасно вальсировал, и мои движения совпадали с движениями Нины так же гармонично, как ноты идеального аккорда. Она заметила это и посмотрела на меня с благодарным удивлением, когда я легко вел ее с томной непринужденностью, будто во сне, вдоль сверкающих рядов гостей, с восхищением глядевших на нас.

Мы совершили два или три круга по залу, после чего все присутствующие последовали нашему примеру, и через пару минут бальный зал стал напоминать цветущий весенний сад, полный мелькающих красок и радужного сияния. Музыка же звучала все громче и нарастала в точно отмеренные мгновения, эхом отражаясь от стен, будто колокольный звон, нарушаемый пением птиц. Сердце у меня бешено колотилось, мысли путались, а чувства смешались, когда я почувствовал на щеке теплое дыхание жены. Я сильнее обнял ее за талию и крепче сжал ее затянутую в перчатку руку. Она ощутила мое двойное объятие, подняла веки, опушенные длинными ресницами, придававшие ее взгляду томное очарование, и растянула губу в полуулыбке.

– Наконец-то вы меня любите! – прошептала она.

– Наконец, наконец, – пробормотал я, едва отдавая отчет своим словам. – Если бы я не любил вас раньше, красивейшая из всех, то не стал бы для вас тем, кто я есть нынче вечером.

Ответом мне был ее тихий переливчатый смех.

– Я это знала, – снова пробормотала она, когда я быстрее и с большей страстью повлек ее в водоворот танцующих. – Вы пытались быть холодным, но я знала, что смогу заставить вас меня полюбить – да, полюбить страстно, – и оказалась права. – Затем с тщеславным торжеством она добавила: – Верю, что вы бы умерли ради меня!

Я наклонился ближе к ней. От моего горячего прерывистого дыхания шевельнулись ее пышные золотистые волосы.

– Я и вправду умер ради вас, – ответил я. – Ради вас я убил прежнего себя.

Она беспокойно вздохнула, продолжая танцевать в моих объятиях, плывя по полу, словно морская нимфа по освещенной луною пене волн.

– Скажите мне, о чем это вы, любовь моя, – нежнейшим голоском попросила она.

Ах, господи! Эти нежные, соблазнительные нотки в ее голосе, как же хорошо я их знал! Как же часто они лишали меня сил, словно песни мифической сирены, отнимавшие у моряков волю.

– Я о том, что вы меня изменили, моя дорогая, – жарко и торопливо прошептал я. – Я казался себе старым, а нынче вечером для вас я вновь помолодею, ибо моя охладевшая и застывшая кровь снова закипит и брызнет, как лава, поскольку мое давно похороненное прошлое воспрянет с прежней силой. Для вас я стану возлюбленным, какого, возможно, не было ни у одной женщины и никогда больше не будет!