Книга Последнее дело Лаврентия Берии - Сигизмунд Миронин

Берия вошел в Совет Министров СССР с предложением прекратить строительство 20 крупных объектов (гидротехнических сооружений, железных, шоссейных дорог и предприятий).

Следователи представили Берии отчет по делу врачей, в котором не смогли сформулировать обвинительное заключение с уликами против них. Берия вызвал на допрос Н. Месяцева, назначенного 19 января 1953 года помощником начальника Следственной части по особо важным делам МГБ СССР, который заявил, что «никакого обвинительного заключения по следственному делу врачей в его многочисленных томах он не видел и о существовании его не слышал».

Фигуранты дела авиаторов были реабилитированы сразу после смерти Сталина. Берия инициировал пересмотр дел и освобождение крупных военачальников и руководителей — главного маршала авиации А.А. Новикова, маршала артиллерии Н.Д. Яковлева, наркома авиапромышленности А.И. Шахурина.

Последующая проверка результатов по исследованию утечки по литиевой бомбе дала странный результат. Все указывало на Хрущева. Булганин просто переиграл Берию. Хрущев проговорился о разговоре с Берией Булганину. Когда Булганин услышал слово «литий», он сразу понял, что Берия его проверяет, и он стал выспрашивать Хрущева, что такое ему сообщил в последнее время Берия. Затем в Лэнгли появилась информация, которую Берия сообщил Хрущеву.

24 марта, 16 часов 52 минуты. Лубянка

Берия должен был согласовать текст записки, в которой хотел предложить членам Президиума объявить амнистию. Чтобы расположить к себе человека, занимавшего важный пост, но не входившего в число членов высшей элиты СССР, Берия решил сам сходить к нему в Генеральную прокуратуру. Лаврентий Павлович вошел в кабинет генерального прокурора и увидел человека, одетого в форму прокурора с генеральскими погонами. В руке он, как всегда, держал кожаную папку. Генеральный прокурор СССР был человеком небольшого роста, полным, напоминавшим какой-то колобок. У человека было широкое, как бы расплющенное лицо, узкий нос, прямые поджатые губы, изогнутые вверх углом брови, волосы, зачесанные назад. Добродушный, не слишком дисциплинированный, но непоколебимо добросовестный.

В марте 1953 года генеральным прокурором СССР был Григорий Николаевич. Сафонов. Предварительно Берия навел справки и узнал, что Григорий Николаевич не особенно распространялся в своих анкетах о родственниках, сообщал о них очень скупо. Он писал, в частности, что его отец до революции арендовал кузницу, а потом работал кустарем. О своем деде-лесопромышленнике умолчал… После связанной с Нюрнбергским процессом отставки Горшенина 4 февраля 1948 года Григорий Николаевич Сафонов был назначен генеральным прокурором СССР. Было ему тогда немногим более 43 лет. Сафонов был более независим, чем бывший прокурор Москвы Филиппов.

Когда они уселись за столом, Берия начал разговор:

— Григорий Николаевич, как вы относитесь к амнистии?

Сафонов ответил:

— Положительно. Давно пора снизить карательную активность государства по отношению к мелким преступлениям.

— Отлично! Думаю, что мы найдем взаимопонимание в деле амнистии. А что мешает работе прокуратуры? Надеюсь на вашу откровенность.

Сафонов пожаловался:

— Хорошо! С приходом Игнатьева за нами стало вестись оперативное наблюдение. Мы, прокуроры и судьи, хорошо сознавали и то, что и за нами самими ведется оперативное наблюдение. Более того, сотрудники государственной безопасности, поставленные в более благоприятные материальные и служебные условия, нежели мои работники прокуратуры и сотрудники судов, относились к этим людям с нескрываемым пренебрежением и открыто плевали на надзорную функцию прокураторы и сомнения судей, которые не были убеждены в доказательной базе обвинений. Прокурора, например, могли исключить из партии только за то, что он возбудил дело, дал санкцию на арест или обыск в отношении какого-либо местного руководителя, не согласовав этого вопроса с райкомом… Когда же прокуроры защищали закон от произвола местных руководителей, на них сыпались взыскания.

— Это положение следует немедленно исправить, я проведу работу в своем министерстве.

— Я прекрасно понимаю, что я не проявил необходимой требовательности к подчиненной мне группе прокуроров, специально выделенных по надзору за следствием в МГБ СССР. Из-за боязни репрессий мы свели прокурорский надзор к штампованию обвинительных материалов, не вникали в существо дела, не разбирались с каждым арестованным в отдельности, а целиком брали на веру представленные МГБ следственные материалы, многие из которых, как теперь выяснилось, были сфальсифицированы. Именно поэтому, помня судьбу Филиппова, мы зачастую не проверяли законность содержания людей в тюрьмах МГБ… Что касается дел генералов и офицеров, то Игнатьев утверждал, что арестовывались они и решения по ним принимались с ведома Сталина. При таких обстоятельствах я не считал возможным вмешиваться.

— Григорий Николаевич, мне не нужно ваших самобичеваний, — перебил Сафонова Берия.

— Когда в августе 1950 года Секретариат ЦК ВКП(б) рассматривал вопрос об освобождении главного военного прокурора Н.П. Афанасьева от занимаемой должности после проведения тенденциозной проверки, инициированной Комитетом партийного контроля при ЦК, и Маленков, ведший заседание, выслушав явно предвзятые выступления председателя КПК Шкирятова и министра юстиции Горшенина, поднял меня с вопросом: «Ну а что вы скажете об Афанасьеве?» — я не нашелся сразу что ответить. Уничижительно посмотрев на меня, Маленков бросил: «Ничего-то вы, Сафонов, не знаете. Знаете одну охоту. Со вторника собираетесь на нее, в пятницу до понедельника уезжаете — и так все время. Вот что, отныне ЦК запрещает вам ваши поездки на охоту. Садитесь». В 1949 году мы выявили много случаев необоснованного привлечения к ответственности. Только в 1948 году суды оправдали свыше 4,7 тысячи человек. Пошли жалобы, и мне так и не был присвоен положенный генеральному прокурору СССР классный чин действительного государственного советника юстиции.

— Мы все это исправим. Вам известно о банде, работавшей под прикрытием ЦК?

— Игнатьев заставил меня закрыть дело о банде в ЦК, которое инициировал Абакумов, заявив, что Абакумов — враг народа и преступник. Игнатьев на меня давил, и ему в этом прессинге помогал Булганин. Если я не соглашался, то Игнатьев звонил Булганину.

— Будем считать, что по вопросу амнистии мы с вами договорились. Остальные вопросы решим по ходу дела. И еще. Григорий Николаевич, не могли бы вы подготовить документы для реабилитации прокурора Москвы Филиппова?

— Хорошо! Я дам указание. В бытность мою генеральным прокурором товарищ Сталин ни разу не вызвал меня (так же, впрочем, как и моих предшественников) для обсуждения касающихся следствия вопросов с руководящими работниками и со следователями МГБ, которых, однако, он иногда приглашал к себе. При Игнатьеве зачастую под видом проверки поступивших материалов фактически нами производилось предварительное следствие, а вопрос о возбуждении уголовного дела даже при наличии к тому достаточных оснований разрешался с большим опозданием.