Книга Женщины его жизни - Звева Казати Модиньяни

Все трое отлично ладили друг с другом; мирные дни в Портофино Бруно суждено было запомнить навсегда. На якоре у пристани стояла яхта Дэвисов, американской семьи, дружившей с Брайанами. Популярнейшим летним шлягером была «Банановая лодка», карибский мотив, напетый Гарри Белафонте.

Чуть ли не каждый день Брайаны встречались с Дэвисами, поднимались на их яхту, и все вместе отправлялись в открытое море, чтобы не купаться на пляже. Бруно свободно чувствовал себя в новой компании и, говоря о Мэри-Джейн, называл ее «папина невеста».

– Похоже на название кинокомедии, – смеялся Филип.

Однажды в середине июля, когда Бруно принимал душ после целого дня, проведенного на море и на солнце, зазвонил телефон. Он завернулся в купальный халат и снял трубку.

– Как дела, малыш?

Представлений не потребовалось: в трубке раздавался густой, звучный и уверенный бас Кало.

– Где ты? – Он вспыхнул от радости, его охватило небывалое ощущение счастья.

– В Милане, – послышалось в ответ. – Целые сутки ехал. Теперь я в Милане. Но ты не сказал, как ты там?

– Со мной все в порядке, Кало. Я по тебе соскучился.

– Я тоже, Бруно. Поэтому я и приехал в Милан.

Мальчик вытер волосы, чтобы вода не текла по лицу.

– Я попрошу папу отвезти меня домой.

– Не стоит прерывать каникулы, – великодушно ответил Кало. – Денек-другой можно подождать. Разве тебе не нравится в Портофино?

– Мне хорошо, но с тобой еще лучше. А почему бы тебе не приехать в Портофино? – спросил он.

– Не бери в голову.

По решительному тону великана Бруно понял, что настаивать бесполезно, но тем не менее сделал еще одну попытку:

– На машине ты бы добрался сюда за три часа.

– Нет, – наотрез отказался Кало. – Я слыхал, что там полно важных господ, задирающих нос, а мне такие не по душе. Я подожду тебя в Милане.

– Скоро увидимся, – сказал Бруно на прощание.

– Я буду тебя ждать, – ответил Кало и повесил трубку. Слово великана было нерушимо, как подписанный контракт. В тот же вечер, во время ужина на яхте Дэвисов, Бруно улучил минутку, чтобы объявить о своих намерениях.

– Папа, – сказал он, – я хотел бы вернуться в Милан.

– Разве тебе плохо здесь с нами? – нахмурился Филип.

Мэри-Джейн одарила его нежной улыбкой.

– Что-нибудь случилось? – спросила она.

– Ничего не случилось, – объяснил мальчик, – а с вами, – добавил он, обращаясь к Мэри-Джейн, – мне отлично живется.

– В чем же дело? – удивился отец.

– Кало вернулся, – честно признался Бруно. – Он в Милане. Мне хотелось бы его повидать.

– Ах вот в чем дело, – разочарованно вздохнул Филип.

Он знал, какая глубокая привязанность существует между громадным сицилийцем и его сыном, и теперь, после стольких беззаботных дней, вновь вспомнил, что потерпел неудачу как муж и как отец, вновь почувствовал горечь, но к ней уже не примешивалась ревность. Возмущение улеглось, осталось в прошлом, в той части книги его жизни, которую он, хоть и не всегда успешно, старался держать закрытой.

– Могу я узнать, что это за таинственный и важный человек? – спросила Мэри-Джейн.

– Это мой крестный, – быстро ответил Бруно, невольно перехватив инициативу у Филипа, который собирался сказать, что речь идет об одном из слуг в доме Монреале.

Прошли годы, поменялась ситуация, но он так и не смог забыть стычки в саду палаццо и той лютой ненависти, что полыхнула тогда в глазах сицилийца.

– Ты же хотел провести август с Бранкати в Санта-Маргерите, – напомнил он сыну, стремясь заставить его одуматься.

– Я передумал, папа, – упрямо не сдавался Бруно. – Если ты не возражаешь, – добавил он четко и внятно, – я хотел бы вернуться в Милан.

– Когда? – это был бесполезный вопрос.

– Как можно скорее, – ответил Бруно, – если это не сложно.

– Посмотрим, что тут можно сделать. – Филип будто вновь видел перед собой Аннализу: ничто не могло заставить ее отказаться от принятого решения.

– Спасибо, – сказал Бруно, бросив смущенный и извиняющийся взгляд на остальных гостей.

Филип возобновил прерванный за столом разговор, но не в силах был сосредоточиться на пустяках, на банальной беседе, шедшей своей накатанной колеей. Настроение у него все больше портилось. За время быстро промелькнувших каникул он надеялся вновь привязать к себе сына и даже рассчитывал, что Бруно скажет ему о перемене планов и о своем желании лететь с ним и с Мэри-Джейн в Калифорнию. Звонок Кало разбил все его надежды. Опять этот чужак его обставил.

Они вернулись в гостиницу в полном молчании. Было уже довольно поздно, когда машина остановилась у «Сплендидо».

– Мы уедем завтра, – сказал Филип.

Бруно с любовью обнял его:

– Я знал, что ты поймешь.

– Мы с Мэри-Джейн вернемся домой.

Сама Мэри-Джейн, узнавшая о перемене планов только в эту минуту, взглянула на него с изумлением, но решила не вмешиваться.

– Я был бы рад, если бы вы остались до конца июля. – Бруно знал, что возвращение в Штаты намечалось именно на конец месяца.

– А мы надеялись, что ты приедешь на нашу свадьбу, – сурово ответил Филип.

– В сентябре мне надо в школу, – спокойно возразил Бруно. – Я бы не смог приехать. Но считайте, что я с вами. Я рад, что вы поженитесь.

Он поцеловал обоих и пожелал им доброй ночи.

– Еще на одно слово, Бруно, – окликнул его отец, но мальчик не услышал. Бегом поднимаясь по лестнице, он был уже за тысячу миль отсюда, рядом с Кало, и все остальное не имело значения.

– Прикажете позвать его? – подобострастно спросил рассыльный отеля.

– Спасибо, не стоит, – покачал головой Филип.

Он взял под руку Мэри-Джейн и направился к лифту.

САПФИР

Он остановился у подножия каменного крыльца и посмотрел на Кало, ожидавшего его наверху, неподвижного, как статуя. Духота июльского утра не так сильно ощущалась в тени старинного особняка на улице Манзони.

Бруно бросился ему навстречу, шагая через две ступеньки, великан подхватил его на бегу и поднял в воздух.

– Ах ты красавчик! – воскликнул он на сицилийском диалекте. – Как вырос! И как загорел!

Болтая ногами в воздухе, Бруно почувствовал себя невесомым, как перышко, в мощных руках колосса и покраснел под загаром. Радость первой встречи сменилась неловкостью: ему было неприятно, что с ним обращаются, как с ребенком.

– Отпусти, – велел он Кало, сгорая от стыда.