Книга Пушки царя Иоганна - Иван Оченков

Увидев, кто их атакует, русские рейтары разделились. Основная часть во главе с Вельяминовым рысью двинулась навстречу противнику, а один небольшой отряд попытался зайти во фланг полякам и обстрелять их из карабинов. Впрочем, едва они начали стрелять, на них налетела легкоконная хоругвь и связала боем. Первый удар крылатых гусар был страшен! Несущиеся стремя к стремени латные всадники буквально смели первые шеренги рейтар. Длинные пики в умелых руках показали себя страшным оружием. Мало какие латы могли устоять перед таранным ударом гусарского товарища. А если и случалось такое, то «счастливчик» все равно вылетал из седла от силы удара.

Однако их противники тоже не зевали, и прежде чем дело дошло до сабель, перестреляли многих атакующих. Уцелевшие же набросились друг на друга с удвоенной яростью. Поначалу полякам удалось потеснить ряды русских, однако вскоре сражение разбилось на множество мелких стычек, в которых преимущество оказалось на стороне рейтар. В избытке снабженные огнестрельным оружием, они быстро выбили закованных в латы гусар и принялись рубить их почтовых. На помощь последним тут же пришли шляхтичи из панцирных хоругвей, и закрутилась ожесточенная карусель, в которой было уже не разобрать где ляхи, где русские, а звон оружия и грохот выстрелов заглушали крики и стоны раненых и умирающих.

Пока отряд Казановского сдерживал русских рейтар, Ходкевич со своими главными силами обрушился на вражескую пехоту. Впервые за все время с тех пор как они оказались у Можайска, герцог подставил под удар свой фланг, и гетман не мог не воспользоваться этой удачей. Пыль, поднятая гусарскими и панцирными хоругвями, на время закрыла солнце, топот копыт заглушил пушечные залпы, а от воплей атакующих и ржания их коней, казалось, рухнут на землю небеса. Стоявшие на фланге две немецкие баталии успели развернуться к атакующим лицом и выставить перед собой пики. Мушкетеры, прежде чем уйти под их защиту, дали залп, и всех их тут же захлестнула волна польской кавалерии.

Треск ломающихся копий, крики дерущихся, команды офицеров и проклятья умирающих слились в один непрерывный гул. Немцы, многие из которых были набраны еще в Мекленбурге и Померании, встали непрошибаемой стеной. Стоило кому-нибудь пасть, и его место тут же занимал другой, из глубины строя. Если ломалась пика, то он бросался вперед, обнажив шпагу, а то и просто нож, стараясь при этом поразить вражеского конника. Успевшие укрыться за строем товарищей мушкетеры торопливо перезаряжали свое оружие, готовясь к продолжению схватки.

Однако главные силы ударили вовсе не по ним, а поскакали дальше, надеясь пробиться вперед, в самое сердце московитской армии, и в яростной схватке решить судьбу сражения. В какой-то момент показалось, что им сопутствует удача. Дорогу им преграждала лишь тонкая линия драгун и небольшой отряд пехоты. Пехотинцы успели поставить перед собой рогатки, но их было слишком мало, чтобы надежно преградить путь польской кавалерии. Кроме того, Ходкевич успел заметить, что кое-кто из вражеской пехоты что-то бросает перед собой. «Чеснок, – мелькнула в голове гетмана догадка. – Что же, вряд ли вы успели накидать его слишком много», – криво усмехнувшись, подумал он. Однако, как оказалось, главная опасность исходила не от рогаток и не от железных шипов. Едва гусары и панцирные оказались перед вражеским строем, те расступились или отошли назад, и перед изумленными ляхами предстали почти полтора десятка готовых к выстрелу орудий. Гетман успел заметить, как лица пушкарей искажают злобные ухмылки, а может быть, ему это просто показалось, но фитили практически одновременно вжались в затравки.

Вспыхнул порох, и пушечные жерла с грохотом выплюнули картечь в самую гущу противника. Рой чугунных пуль врезался в летящую вперед кавалерийскую массу и буквально разодрал ее на части. На мгновение наступила пронзительная тишина. Какие-то неясные тени кружились вокруг, мельтешили непонятные фигуры, кто-то размахивал руками, будто стараясь привлечь к себе внимание. Удивленно оглядев окружающую его вакханалию, Ходкевич судорожно сглотнул, и в его уши немедленно ворвался невообразимый шум. Жалобно ржали лошади, громко кричали умирающие и на чем свет стоит ругались уцелевшие. «Почему я без лошади?» – попытался спросить он у окружающих, но не услышал своего голоса. «Чтобы вам всем пусто было!» – успел подумать он напоследок, и сознание его погрузилось в непроглядную, невозможно черную темноту.

Командовавший драгунами Панин перед пушечным залпом успел зажать уши руками и потому сохранил способность слышать. Окутавший поле боя пороховой дым постепенно рассеивался и открывал глазам ужасающую картину. Его подчиненные также с изумлением разглядывали, что натворила картечь. Они и раньше проделывали на учениях такой кунштюк, пряча за конным строем изготовившиеся к стрельбе пушки, но одно дело тренировка, а совсем другое – настоящий бой! Впрочем, он был еще не окончен. Отхлынувшие ляхи, хотя и понесли ужасающие потери, не растеряли еще боевой дух и торопливо строились для новой атаки. Русские пушкари тоже не зевали и споро запихивали в жерла своих пушек мешочки с порохом и поддоны с картечью.

– Готовсь! – заорал Федор своим драгунам, и те, повинуясь вбитым за время муштры рефлексам, схватились за ружья и принялись подсыпать порох на полки.

– Прикладывайся! – раздался новый крик, и приклады уперлись в плечи стрелков, а большие пальцы почти одновременно взвели курки.

– Пали! – почти сладострастно выдохнул Федька и взмахнул шпагой.

Дружный залп свинцовым роем влетел в пытавшихся построиться поляков, выбивая из седел одних и заставляя смешать ряды других. Поле опять на несколько мгновений заволокло дымом, а когда он рассеялся, пушкари успели зарядить свои орудия. Панин и его драгуны снова посторонились, и второй залп, может быть, лишь немного более смертоносный, чем первый, отправил чугунные гостинцы в противника.

– Драгунство, вперед марш-марш! – снова подал голос Федор, и его подчиненные тронули шпорами бока своих коней.

Пока на другом конце поля грудь в грудь дрались конница и немецкая пехота, русская артиллерия продолжала громить польский лагерь. Густо летящие ядра разбили один за другим три линии возов, раз за разом заставляя их защитников отступать в тщетной попытке спастись от неминуемой смерти. Наконец, проклятые пушки замолчали, дав им небольшую передышку. Однако наступившая тишина оказалась обманчивой, ибо из клубов дыма, затянувших окрестности, в проделанные артиллерией проходы ринулась русская пехота. Первыми в бой пошли гренадеры, держа в руках свое страшное оружие. Чугунные гранаты с дымящимися фитилями, «чертовы яблоки», полетели во вражеский лагерь. Польские жолнежи после их взрывов подумали, что снова начался обстрел, и бросились было в укрытия, а воспользовавшиеся этим стрельцы и солдаты с ревом ворвались внутрь. Размахивая саблями и бердышами, они перепрыгивали через остатки разбитых ядрами возов и с яростью обрушились на своих врагов.

Как это часто бывало, пока самые храбрые и достойные воины отчаянно дрались, подставляя грудь под вражеские сабли и пули, остававшиеся внутри укреплений вояки отнюдь не отличались ни отвагой, ни дисциплиной. «Московиты ворвались внутрь лагеря!» – подобно молнии пролетел среди них слух, поразивший нестойкие сердца. Одни в панике кинулись к своим коням, надеясь, что их резвость спасет владельцев от гибели или плена. Другие, кому не хватило храбрости даже на это, забились в страхе под уцелевшие еще возы и принялись ожидать своей участи.