Книга Арктические зеркала. Россия и малые народы Севера - Юрий Слезкин

В результате неограниченной промышленной экспансии с 1959 по 1979 г. удельный вес коренного населения, занятого в традиционных сферах хозяйства, снизился с 70 до 43%. В то же самое время выяснилось, что современные поселки, которые должны были создать привлекательную альтернативу традиционному образу жизни, не соответствовали ни первоначальным обещаниям, ни тем более литературным описаниям Большого путешествия. В конце 1980-х годов средний размер жилплощади составлял приблизительно четыре квадратных метра на человека. Лишь в трех процентах домов был газ; в 0,4% — водопровод и в 0,1% — центральное отопление. Здания, которые критиковали за несоответствие условиям Арктики еще в конце 1950-х — начале 1960-х годов, так и не были отремонтированы или модифицированы. Но самым тревожным было то, что коренные северяне, вытесненные из традиционной среды обитания, оказались не способными воспользоваться новыми возможностями. Проблемы, которые социологи впервые поставили в 1970-е, теперь описывались как антропогенная катастрофа, беспрецедентная по своему масштабу, и, возможно, необратимая. По словам Айпина, народы Заполярья «“великого скачка из патриархальщины к социализму”, как предрекали обществоведы… не совершили — из них не выросли ни нефтяники, ни геологи, ни строители». Напротив, по мнению одной группы этнографов, «северные школы в течение более чем двадцати лет выпускают из своих стен молодых людей, не подготовленных ни к каким сферам общественного труда». С 1959 по 1979 г. удельный вес коренных северян, занятых неквалифицированным «черным» трудом (уборщиц, грузчиков, сторожей), вырос с 13 до 30%, а в богатых нефтью Ханты-Мансийском и Ямало-Ненецком автономных округах — до 30—60% (в некоторых совхозах — до 90%). По данным этнографа З.П. Соколовой, типичное поселение коренных народов могло обеспечить работой около трети своих обитателей (остальные пополняли ряды управленческого и подсобного персонала с весьма скромными обязанностями). Местная администрация, похоже, считала это нормальным положением дел: если туземные женщины имели право на более продолжительное пребывание в роддомах (до 30 дней); туземные дети росли в школах-интернатах на полном содержании, а туземные студенты вузов получали бесплатные билеты на проезд к месту учебы в дополнение к бесплатному жилью, питанию и одежде, то не было ничего удивительного в том, что со взрослыми туземцами (которые, согласно распространенному мнению, никогда не становятся взрослыми в полном смысле слова) обращаются как с вечными подопечными государства.

Если состояние окружающей среды — включая традиционное хозяйство — было наиболее заметной темой первых лет перестройки, то демографическая ситуация на Севере была новой и, по мнению многих, наиболее неотложной проблемой. Выяснилось, что в некоторых регионах (особенно там, где было значительное иммигрантское население) главами до 30% семей являются матери-одиночки и что в некоторых оленеводческих сообществах до 30% оленеводов неженаты. Несмотря на снижение уровня детской смертности (к середине 1980-х — до 40%), прирост населения с 1970 по 1979 г. сократился на 80% (для некоторых «народностей» была отмечена абсолютная убыль населения). В качестве причины этого большинство ученых называли быстрый рост смертности взрослого населения. С 1960-х по 1980-е годы средняя продолжительность жизни среди народов Севера сократилась на 20 лет, до 45 лет для мужчин и 55 лет для женщин. И хотя число смертей от туберкулеза превышало общегосударственный уровень более чем на 500%, болезни легких больше не были самой распространенной причиной смерти в Арктике. В конце 1980-х причиной смерти каждого второго представителя коренных народов Севера были травмы, убийства и самоубийства. Большинство этих смертей было связано с потреблением алкоголя. В группе коренного населения от 20 до 34 лет уровень смертности был в шесть раз выше, чем по Советскому Союзу в целом.

Еще до начала горбачевских реформ, в 1980 г., специальное постановление партии и правительства призвало местные власти и центральные министерства заботиться об улучшении экономики, здравоохранения, продовольственного снабжения, жилищных условий и путей сообщения в районах проживания коренного населения Севера. Две академии и два министерства должны были бороться с гнусом, еще одно министерство должно было выпускать больше обуви на меху, и все «заинтересованные министерства» должны были выделить квоты для обучения в вузах коренных северян. Если учесть специфику административной структуры на Севере и приоритетные задачи «всех заинтересованных министерств», неудивительно, что смысл постановления был выхолощен еще до его появления на страницах «Известий»: «меры по дальнейшему социально-экономическому развитию» относились к «районам проживания народностей Севера», а не к самим народностям Севера. Соответственно большинство вновь выделенных средств было направлено в промышленные центры и на нужды рабочих-иммигрантов.

С наступлением перестройки экономическое положение коренных народов Севера ухудшилось. Летом 1988 г. Совет Министров СССР объявил об отмене централизованных поставок потребительских товаров и провозгласил новую эру «хозрасчетных» соглашений между регионами и предприятиями. Это означало конец так называемых «особых условий доставки товаров в регионы Крайнего Севера, которые обязывали торговые организации осуществлять невыгодные поставки в Арктику, где цены были искусственно занижены, а расходы на транспортировку — предельно высоки. Поскольку северные округа не производили промышленных товаров и не являлись собственниками сырья, которое там добывалось, раскрепощенные торговые организации тут же расторгли отношения с ними и охотно заплатили относительно низкие штрафы за разрыв прежних договоров.

Одним способом изменить ситуацию было возвращение к «командным методам» и восстановление «особых условий», как того требовали двенадцать депутатов Севера в Верховном Совете СССР. Или можно было попробовать договориться с богатыми министерствами, действовавшими на Севере, как поступил народный депутат от Ямала Роман Ругин, удививший своих коллег тем, что написал письмо премьер-министру Рыжкову, в котором настаивал на скорейшем увеличении добычи газа в обмен на новое жилищное строительство, бытовое обслуживание и гарантированные рабочие места для представителей коренных народов. Тем временем новосибирские социолога продолжали настаивать на том, что, с учетом «объективной неизбежности» технологического прогресса и его социально-экономических последствий, единственно возможным решением было увеличение прямых правительственных субсидий, которые позволили бы сделать хозяйство аборигенов более «рациональным», а значит, более конкурентоспособным и самодостаточным.

Но наступили новые времена, и большинство новых представителей интересов коренных народов (русских этнографов и коренной интеллигенции) предпочитали новые решения. Одним таким решением, которое ураганом пронеслось по стране и обещало освобождение от всех зол, было «провозглашение суверенитета» или, вернее, «возвращение суверенитета» (узурпированного Партией/ Государством) его законному источнику, Народу. Кто именно входит в состав Народа и какие органы должны быть наделены суверенитетом, предстояло решить. Муниципалитеты, местные советы, автономные округа и этнические группы могли претендовать на право быть истинным воплощением народовластия, а Российская Федерация в целом могла принадлежать либо русским, либо «россиянам». Но, о какой бы иерархии представительства ни шла речь, большинство ранних сторонников перестройки были согласны в том, что этнические различия являются изначальными и, быть может, священными и что в Советском Союзе по меньшей мере столько же Народов, сколько национальностей. Национальные (этнические) правительства могли передать часть своих полномочий другим органам, но никто не сомневался, что полномочия эти — их по праву.