Книга Песенка для Нерона - Том Холт

Вот что он мне сказал. Конечно же, он меня не убедил, но поскольку мне было худо и без орущих на меня воображаемых философов, я прекратил думать и попытался разогнать крыс, колотясь головой о доски. Это тоже не сработало, но зато когда я прекратил, мне стало существенно лучше.

В какой-то момент появился чувак и покормил нас. То есть он выдернул кляп, залил черпак какой-то дряни мне в лицо (суп-пюре из колесной смазки, полагаю), затем засунул кляп обратно, прежде чем я успел сблевать, и удалился. Наверное, этого было достаточно, чтобы поддержать во мне жизнь, и в любом случае еда оказалась получше, чем стряпня моей старушки-матушки. И там не менее.

Во всяком случае, добраться до места назначения нам удалось, потому что внезапно люк распахнулся, в глаза полезла ослепительно-резкая дрянь, от которой разболелась голова (свет, вроде бы вспомнил я), какой-то ублюдок схватил меня и потащил из моего уютного гнездышка из пропитанной мочой мешковины на соленый воздух. Кто-то на корабле крикнул кому-то еще: ты уверен, что это Африка? — а тот крикнул в ответ: меня не спрашивай, я тут ни разу не был. А я подумал: вот и конец пути. Можно назвать это устойчивым шаблоном, если угодно.

Краткая, вне времени, интерлюдия на корабле, а затем стремительный полет с палубы в говенные глубины. Последний раз, если вы помните, покойный Лициний Поллион одарил меня денарием на бухло. На этот раз обошлось без денег и выпивки, но в остальном разницы не ощущалось, разве что направление пути было противоположным, с Сицилией в качестве пункта назначения. Должен сказать, Африка не относится числу моих любимых мест. Прежде всего, здесь слишком жарко. В Аттике, где я вырос, тоже случается жара; у нас ее столько, что мы просто не знаем, что с ней делать. Но аттическая жара другая: от нее потеешь, чешешься и впадаешь в скверное расположение духа, но кожа на лице от нее не лопается, а глазные яблоки не сморщиваются. Кроме того — солнечный свет. Он был слишком ярким. Он был настолько ярким, что невозможно разглядеть ничего вокруг — по-вашему, это хорошее обслуживание? Есть и другие особенности Африки, которые мне не нравятся, но я ограничусь этими двумя в качестве примера полной никудышности этой части света.

Луция Домиция выволокли из трюма, привели в чувство плюхой и стали требовать указаний. Естественно, он понятия не имел, где находится (а если вы не знаете, где вы сами, разве можно ожидать, что вы покажете, где все остальное?). Аминта страшно расстроился, обнаружив, что сокровище не лежит прямо тут, на берегу, поджидая его, аккуратно упакованное в сосуды с залитыми красным воском горлышками; он метался по берегу, бормоча под нос и приставая к брату с вопросами, уверен ли тот, что мы прибыли куда надо? — хотя откуда Скамандрий мог это знать, располагая сведениями, полученными от Луция Домиция — то есть не располагая ничем — я сказать не могу. Миррина единственная сохраняла спокойствие, и порхала вокруг, подобно некой чрезвычайно носатой дриаде, нюхая цветочки и вообще ведя себя так, будто она на пикнике у моря. Я бы живот надорвал со смеха, если б мне не предстояло умереть.

— Ты сказал: Африка, — говорил Скамандрий. — Вот тебе Африка, чего ты еще от меня хочешь? И нечего на меня так смотреть. Если тебе нужны указания, спрашивай Нерона Цезаря. Затем мы его сюда и притащили, разве нет?

Спросили Луция Домиция; и он сказал им (не было, кстати, никакой нужды лупить его по морде), что насколько ему известно, сокровища находятся в пещере под разрушенным карфагенским храмом в местечке под названием Удипопоте, расположенном на берегу в пяти милях к востоку от Утики, где бы эта Утика не располагалась сама. После этого он выплюнул зуб и добавил:

— Если вы хотите узнать, как далеко мы Утики, то почему бы не спросить капитана? Если кто и знает, где мы сейчас, то скорее всего он.

Ну, тут Аминта сделал жест, означающий что-то типа «да бога же ради!» и с грохотом убежал на корабль. Через несколько мгновений он вернулся с мужиком, которого я знал, хотя и не чаял увидеть снова. Это был шкипер зерновоза, который доставил нас с Сицилии в Остию. Я так удивился, что чуть не упал.

Все запутывалось еще больше. Для начала, Луций Домиций был, строго говоря, его рабом; я сам продал его капитану, если вы помните, чтобы оплатить наш проезд, а Луций Домиций спрыгнул за борт и уплыл, оставив капитана в самых расстроенных чувствах. Но в данный момент Луций Домиций стоял на коленях в песке с залитым кровью лицом, а Скамандрий нависал над ним с тяжелой дубинкой в руках. А я сам? Я стоял неподвижно, руки мои были связаны за спиной, и меня переполняла отчаяннейшая жалость к себе. Ну, никогда не скажешь наперед. Большинство людей нравственнее меня, они способны испытывать сочувствие, сопереживать и все такое. Мне удалось покачать головой и изобразить шикающие звуки, когда он смотрел на меня, но я понятия не имел, понял ли он, что я хотел ему передать, или же просто решил, что я рехнулся.

— Ну, — сказал Аминта. — Где это проклятое место?

Капитан глубоко задумался, вызвав еще большее раздражение у Аминты.

— Ты сказал — Африка, — заявил капитан. — А потом мы собирались на Сицилию. Это все, что ты сказал, так что я решил, что лучше всего направиться к берегу между Гиппо Заритос и Утикой, чтобы потом не пришлось огибать Кап-Бон, а направиться прямо к Лилибею, и уже оттуда двинуться вдоль берега.

После этих слов капитана Аминта стал совсем дерганый.

— Прекрасно, — сказал он. — Мы сейчас к западу или к востоку от Утики?

— К востоку, — сказал капитан. — Примерно пять миль. Я выбрал это место, потому что бывал в здешней бухте еще в молодости, на дядином корабле. Вон там, немного вглубь, стоит развалившийся храм, по крайней мере, стоял, когда я последний раз был здесь. Может, его уже разобрали на кирпичи, не знаю.

Скамандрий и Миррина внезапно заинтересовались разговором.

— Этот храм, — сказал Аминта. — Сможешь его отыскать?

Капитан пожал плечами.

— Почему нет? — сказал он. — Мой дядя знал о нем, говорил, что его построили еще карфагеняне в старые времена, чтобы отметить кратчайшее расстояние от Африки до Сицилии. Помните карфагенян? Ребята Ганнибала, которые вышибли из вас, римлян, все дерьмо.

Не знаю, что разозлило Аминту сильнее: болтовня капитана в столь напряженный момент или обвинение в принадлежности к римлянам.

— Вообще-то я египтянин, — сказал он спокойно. — А тебе лучше найти храм, не то я тебе печенку вырежу. Понял?

Определенно, Аминта ошибся, угрожая капитану.

Ошибка вполне понятная. Он был в скверном настроении — прежде всего, в это предприятие его втравила сестра; затем он обнаружил, что никто понятия не имеет, куда они направляются (полагаю, Аминта думал, что этим займется Скамандрий, а тот, в свою очередь, понадеялся на Аминту); потом узнал, что совершенно случайно они попали как раз в нужное место, но был вынужден слушать автобиографию капитана, когда более всего хотел убраться отсюда до заката. Типы вроде Аминты, профессиональные крутые парни, должны постоянно пребывать в образе, и он просто привык запугивать людей, когда ему что-нибудь от них требовалось, и сейчас сделал это по привычке, не задумываясь. Но капитаны кораблей весьма своеобразные ублюдки, как я имел возможность заметить. Они очень много о себе воображают и не любят иметь дело с сухопутными крысами, которые позволяют себе высокомерие и надменность только потому, что владеют кораблем или зафрахтовали его на один рейс. И если начать разговаривать с ним на языке, который обычно приберегают для рабов, они могут крепко обидеться; так, полагаю, произошло и сейчас.