Книга Белая Сибирь. Внутренняя война 1918-1920 - Константин Сахаров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тяжело было уезжать и расставаться с теми офицерами, солдатами и казаками, с которыми вместе проделал всю кампанию, делил радость победы, горе поражения и труды Ледяного похода, которые стали близкими, как братья.
Перед отъездом из Читы я объезжал вверенные мне войска. Во всех частях были парады, служились молебны. Из многих разговоров с офицерами и солдатами приходилось убеждаться, что только открыто поднятый монархический флаг, с именем законного царя, вернет им потерянную веру в свои силы, в правду, в победу.
Подолгу и с полной откровенностью говорил я с атаманом Семеновым. Для меня выяснилось, что главнокомандующий не считал возможным в те дни идти резкими, определенными путями к намеченной цели. То было еще сумеречное время, когда мрак, окутавший Русскую землю в чаду трехлетней революции, не прояснился. Только-только загоралась заря сознания, изредка вспыхивали зарницы национальной мысли и чувства.
Умы масс были еще в состоянии того тяжелого и трудного раздумья, какое бывает после сильного русского похмелья или от оглушительного удара по голове. Руководители и вожди зачастую чувствовали себя неуверенно и даже отставали от масс в ощущении жизненной необходимости, в сознании жизненной исторической правды.
Особенно памятно из дней перед моим отъездом за границу и дорого для меня воспоминание о параде в Ижевской дивизии. Ижевцы и егеря выстроены стальным каре на площади большого сибирского села. Весенний ветер рвет полотнища знамени и хоругвей, когда под живой трезвон выходит из церкви крестный ход. Высокое мартовское солнце заливает ярким светом всю площадь и горит бликами на золотых ризах священников. Служится напутственный молебен. Затем священник произносит короткую проповедь о нашей борьбе за Родину и Веру, о нашем долге победить и освободить русский народ от иноземных захватчиков власти. Старые ижевцы выносят икону Нерукотворного Спаса, которой священник благословляет меня.
Парад. Стройными рядами проходят полки ижевцев и егерей. Серьезные обветренные лица, молодецкая выправка, прямой, открытый взгляд русских витязей. После Ледяного похода все отдохнули, приоделись, подправились.
Затем обед в сельской школе, временном офицерском собрании. Много теплых заздравных речей. И первый тост за святую Русь, за нашу Родину, которая будет жить, будет снова Великой и свободной! Этот тост был покрыт могучими радостными аккордами бессмертного русского гимна.
У многих на глазах слезы; ценные мужские слезы воина текут по огрубелым лицам. А кругом школы гудит толпа егерей и ижевцев, гудит довольная, близкая, гудит не поганым революционным бессмысленным гамом, а близким, братским единением, какое было всегда между русскими господами офицерами и их солдатами.
Среди последних многие, слыша гимн, крестятся. И раздается в толпе часто общая всем мысль: «Господи, неужто по-настоящему придет теперь освобождение!»
Чувство, которое заставляет работать их, не есть то чувство мелочности, тщеславия, забывчивости, которое испытали вы сами, но какое-нибудь другое чувство, которое сделало из них людей так же спокойно живущих под ядрами, при ста случайностях смерти, вместо одной, которой подвержены все эти люди, и живущих в этих условиях среди беспрерывного труда, бдения и грязи. Из-за креста, из-за названия, из-за угрозы не могут люди принять эти условия: должна быть другая, высокая побудительная причина. И эта причина есть чувство, редко проявляющееся, стыдливое в русском, но лежащее в глубине души каждого, – любовь к Родине.
У нас, русских, есть, конечно, две страшные силы, стоящие всех остальных во всем мире, – это всецелость и духовная нераздельность народа нашего и теснейшее единение его с монархом.
Кончился если не блестящий, то, во всяком случае, большой, крупный период нашей русской действительности. Место для оценки его мы все, современники, должны предоставить будущему. Тогда же разберутся и выяснятся все причины, которые привели Белое движение к неуспеху. И скажут, несомненно, беспристрастное слово, сделают правильные выводы. Но нам, современникам величайшего потрясения нашей Родины, принадлежит право, и на нас лежит обязанность – высказать те ясные и правдивые положения, которые подчас многими затемняются и искажаются, умышленно или по недомыслию.
Прежде всего – о Белом движении. Нельзя забывать и преступно замалчивать, что движение белых русских масс вылилось совершенно естественно и вылилось мощной волной, как неизбежное последствие, как ответ на всю революционную подлость и гадость. Белогвардейщина зародилась на всех концах Руси, на всем необъятном пространстве, в каждом углу ее; и это был ответ русского народа на то ужасное унижение, которое, как из бездонного ушата, вылили на страну и на народ творцы и углубители революционной смуты.
Белое движение явилось проявлением чести нации, и поэтому оно было неизбежно и неустранимо. Неустранимо, так как все честные элементы нашей великой России, во всех слоях ее и во всех народностях, не хотели и не могли примириться с захватом государственной власти кучкой презренных инородцев, дезертиров и преступников. Если бы не проявилось Белого движения, то пришлось бы с горьким сознанием поникнуть всем русским людям и опустить глаза; не будь белых, не было бы у России права сказать, что честь и честность в русском народе являются самыми сильными, самыми живучими его свойствами.
Проследите все Белое движение, от его зарождения, через зенит славы, успехов, могущества и до упадка, – и нельзя не увидеть той простоты и естественности, какими все оно проникнуто. Людей поднимало и гнало на величайшие труды и лишения, на смерть, на подвиги – только чувство. Чувство оскорбленной чести за великую Родину, чувство мести низким растлителям родной армии и страны, чувство долга перед Россией. И это было настолько могуче, что двигались на это дело, собирались под белыми знаменами сотни тысяч, миллионы нас, русских.
Не только настоящей книге не под силу, – думается, что многие и многие еще труды не в состоянии будут дать полное отражение всех перенесенных белыми лишений, жертв, трудов и подвигов, совершенных зачастую в обстановке почти полной безнадежности успеха. Но ими двигало горячее, сильное чувство и глубокая вера в правоту своего дела. И потому получались величайшие напряжения, удесятерялись силы, ломались гигантские препятствия, создавался самый успех. Во всем этом – красота Белого движения, такая красота, которая приближает его не к завоевательным войнам, но к скромным, сияющим внутренним светом через чреду веков – Крестовым походам.
В этом-то и заключается моральное значение белых, как бы сила победы в самом поражении. Пускай Ллойд Джордж и Вальтер Ратенау торгуют и договариваются с советским правительством, пусть даже признают их, этих татей, насильников и трусов, равноправными с собою, – лучшие элементы каждой страны и народа стоят и всегда будут стоять на стороне белых, хотя бы только морально. И следующее поколение русских вправе сказать: наши отцы сделали все, что могли, для спасения своей страны от позора, унижения и рабства; не их вина, что многие посторонние причины свели все усилия белых на нет.
