Книга Шехерезада - Энтони О'Нил

— Верблюдицу желаете поберечь? — вопросительно фыркнул он, не считая нужным даже насмехаться. — Значит, оба с ума сошли. Ненормальные, как дельфины. Ну и пропадите оба пропадом. — Он развернул свою верблюдицу и двинулся вперед, существенно ускорив шаг.

Даниил, не обронив ни слова благодарности, влез на верблюдицу Исхака и тронулся в песчаной дымке, ведя рядом Сафру без седока. Зилл с Исхаком быстро отстали, но с виду аскет был спокоен.

— Капитан нас не бросит.

— Он неплохой человек, — согласился Зилл, — когда хочет казаться хорошим.

— Не бросит исключительно ради возможного обеспечения численного превосходства, — уточнил Исхак. — Вот что я имею в виду.

Зилл задумался, а потом повторил:

— Но он все-таки неплохой человек.

— Разве можно по себе судить о других? — пробормотал Исхак.

Зилл оценил осуждающий комплимент.

— Может, ты на это не способен, — предположил он, — подмечая в других те же самые слабости, которые чрезмерно преувеличиваешь в самом себе. Я хочу сказать, непропорционально преувеличиваешь, превращая их в недопустимый грех.

— Похоже, ты все-таки взял на себя роль судьи.

— Надеюсь, что нет, — честно ответил Зилл, и в глаза ему стекла со лба струйка пота. — Но разве ум не драгоценнейший дар? Ты одарен настолько, что вечно останешься богачом, занимаясь благотворительностью лишь ради собственной пользы.

Они шли, плотно закутавшись от солнца. Зловонная вода не освежила, а вызвала тошноту, глаза застлал туман, сгущенный накатывавшимися волнами жара, но они терпели, не жалуясь, шагая вперед и вперед, пока не увидели очередную гряду древних столовых гор да полупризрачные фигуры Касыма и остальных членов команды, которые, казалось, тоже замедлили ход или вовсе остановились, как бы дожидаясь отставших.

— Если мы должны делиться умом и талантом, — продолжал Исхак, — зачем ты его разбрасываешь куда попало? Вспомни, чернила ученого — но не рассказчика, — священнее крови мученика. А любые стрелы, горящие и простые, очень скоро падают на землю.

— Может быть, сказки Шехерезады проживут дольше истории наших жизней.

— Тем более лучше от них отказаться.

— Не хочешь, чтоб Аладдина помнили после того, как забудут тебя?

— Не хочу, чтобы помнили Аладдина, забыв Мухаммеда, — прошептал Исхак, подходя к остальным, которые действительно остановились, хотя вовсе не из-за них, как вскоре выяснилось. — Да не допустит Аллах невозможного.

Нет на свете более благородной картины, чем мужчина верхом на коне с соколом на охотничьей рукавице.

Лицо на удивление гладкое для бедуина, волосы заплетены в косички, зоркие молодые глаза, свободные одежды, на голове повязка песочного цвета. Он прямо держался в седле, как бы желая выглядеть импозантнее, бессознательно поглаживал головку красновато-коричневой птицы, пока члены команды — четверо верхом на верблюдицах, двое следом за ними пешком, — приближались, глядя на него с той же опаской, как и он на них. Красавец конь с выгнутой грудью, нежными глазами нервно всхрапывал. Сокол в колпачке балансировал на кожаной рукавице, вертя по сторонам головой.

Остановив верблюдицу на почтительном расстоянии, Касым сдержанно приветствовал мужчину.

Бедуин, перестав поглаживать птицу, ответил приветствием, не спуская с них глаз.

— Вы с пути сбились, — молвил он ровным тоном, не допускавшим агрессии.

Касым прокашлялся:

— Что это значит?..

Бедуин мельком оглядел пустыню, словно ответ был слишком очевиден.

— А где мы должны быть? — сдержанно проворчал Маруф. — Если не здесь, то где?

Бедуин посмотрел на него и сказал после паузы:

— В Батн-аль-Иблисе — «дьявольском логове».

— Ты один тут? — уточнил Касым. Бедуин не ответил. Возникло неловкое молчание.

— Красивая птица, — испытующе проговорил Юсуф.

Бедуин взглянул на вора.

— Балобан?[68]

Бедуин не стал врать.

— Он самый.

— А как его зовут?

Бедуин преисполнился нескрываемой гордости:

— Аль-Наддави.

— Для чего у него на хвосте бубенцы?

— Чтобы пугать добычу.

— Чтоб она испугалась и села? — допытывался Юсуф.

Бедуин оценил ход его рассуждений.

— Вот именно.

— Честный охотник не расставляет ловушек, — заметил Юсуф.

Бедуин сверкнул глазами: вор пришелся ему по душе.

— Мы из Насибина, — бессмысленно соврал вмешавшийся Касым. — Просто мимо проходим.

— Ищете дорогу паломников?

— Нет, — быстро сказал Касым — Нам Дарб-Зубейда не нужна.

Бедуин вопросительно взглянул на них.

— Далеко ли пустыня Нефуд? — спросил Юсуф.

— Вы идете в Нефуд? — переспросил бедуин, впервые проявив любопытство.

— Да нет, — снова вставил Касым, — не совсем.

— Через день, — обратился бедуин к Юсуфу, — увидите вытянутые пальцы пустыни Нефуд.

— Если пойдем в ту сторону, — добавил Касым.

Бедуин промолчал, с опаской наблюдая за подходившими Исхаком и Зиллом.

— Ты здесь птицу натаскиваешь? — уточнил Юсуф. — Аль-Наддави?

Бедуин рассеянно погладил сокола:

— Он должен сам в себя поверить, прежде чем мы ему снова начнем доверять.

— Хороший охотник?

— В лучшие дни добывал по десятку.

— Даже сейчас находит добычу. — Юсуф красноречиво взглянул на две заячьи тушки, висевшие сбоку на седле бедуина рядом с бубном. — Почему же к нему потеряли доверие?

Бедуин с огорчением вспомнил случившееся:

— Один ублюдок его замарал.

— Пометом?

— Зелеными смолистыми выделениями, которые на него налипли. С тех пор он уж не тот, что прежде.

— Поэтому ты приезжаешь сюда даже летом?

— Приходится.

Юсуф кивнул в молчаливом восхищении.

— Откуда же ты направляешься? — спросил Касым напрягшегося и промолчавшего бедуина. — Кого-нибудь видел недавно поблизости? Каких-нибудь незнакомцев?

— В летней пустыне все незнакомцы.

— Никого, кому тут быть не следует?

— До сей самой минуты, — откровенно признал бедуин.

— А где демон? — пробубнил Маруф. — Головорез? Где прячется?