Книга Война роз. Право крови - Конн Иггульден

– Ты полагаешь, я об этом не думал? Думал, еще как! Ты его там не видел, дядя. Он обезумел от ярости. Три месяца в неволе, а уже дважды вышибал дверь и прибил одного из караульных. Мне пришлось распоряжаться насчет укрепления притолоки, а он в это время кидался на обнаженные мечи, провоцируя на смертоубийство. А в другой день он, бывает, сидит, кушает и спокойно разъясняет мне, что и как делать в королевстве. Он в тоске, зол и одержим местью, а ты надеешься на мое с ним замирение? Я бы и хотел, да не получится.

– Если б двое Вудвиллов не были мертвы, я бы сказал, что да, его можно выпустить. Лично я ни разу не слышал, чтобы Эдуард нарушал клятву. В нем есть принципиальность – от отца, а может, от тебя, не знаю. Ты вот все твердишь, что он больше не мальчик, которого ты знал, что он король. Ну так и упирай на это! Заставь Эдуарда подписать амнистию за все твои противозаконные действия, соблюсти закон и забыть о всяком возмездии. Поклясться своей бессмертной душой, жизнями своих детей, чем угодно, о чем ты попросишь!

– Ты думаешь, я могу довериться его слову? В самом деле? – спросил Уорик, не скрывая напряженного отчаяния на своем лице.

– Думаю, что весь остальной мир может полыхать в огне, а ты и тогда сможешь положиться на его слово.

– Остальной мир уже и без того полыхает, – невесело усмехнулся племянник. – А как быть с титулом Джона?

Фоконберг качнул головой:

– Так далеко я заходить не стал бы, Ричард. Это был подарок Эдуарда, взятый назад. Если ты измыслишь какой-нибудь другой способ, я с восторгом с ним ознакомлюсь – надеюсь, прежде, чем моя боль усилится до невыносимости и я перестану сознавать себя.

– Прости, дядя, – потупился Уорик, сдаваясь. – Ладно, быть посему. Эдуард в самом деле король. Я добьюсь, чтобы он подписал амнистию и прощение. Он уже не тот сердитый мальчик, которого я знал, уже нет. И мне придется поверить его обетам. Иного выбора для меня просто не существует.

32

Перед массивным воротами родового замка Уорик натянул поводья. Он поднял над головой пику с флажком, на котором был изображен фамильный герб: медведь и древесный ствол с цепью. В тумане мелкого дождя еще сильнее, до самых костей пробирала холодная сырость, и вместе с тем снижалось и настроение, которое и так-то было не ахти. Отсюда всего три дня пути до Лондона, а ощущение такое, будто находишься в каких-то запредельно далеких краях. Унылый день посреди Англии, гаснущий в сгущающихся тоскливых сумерках… Собственно, все, как и ожидалось.

Хорошо хоть, Возжигатели еще не протянули сюда свои щупальца. Когда нападения своим числом и жестокостью выросли до предела, Ричард Уорик велел запереть свою главную твердыню и перейти на осадное положение, с обходами и сменами караулов. Никто не входил в замок и не выходил из него, а связи с местными сошли на нет. Последовала четкая команда: всем, кто приближается к стенам, будь то мужчины или женщины, показать со стен арбалеты, а по тем, кто не отходит, стрелять без колебания.

Это, разумеется, обернулось тем, что оживились местные браконьеры, бессовестно выбивая в графских лесах оленей и куропаток, но ничего не поделаешь. Когда страна так близка к полному хаосу и мятежу, а в глаза бьет зарево пожара, остается одно: пресекать хотя бы подлые слушки, что именно здесь в плену томится король Эдуард.

На ближние окрестности пустыми и хищными глазами взирали с высоких башен часовые. Кто-то из них должен был заметить сейчас Уорика с его сигналом. Флажок на пике виднелся еще довольно сносно. Когда начали затекать руки, Ричард прекратил махать в ожидании, когда арбалетчики позовут сержанта (решение ответственное: открыть при осадном положении главные ворота). Ждать пришлось долго, а постылый дождь все набирал силу, пробирая уже и коня: тот знобко вздрагивал, а его шеища и бока шли пупырышками. Когда меж створок ворот наконец прорезался зыбкий зазор света, у Уорика занемели губы, и узнавшим его на въезде дежурным, взявшим на караул, он едва кивнул. Слышно было, как за спиной у него опустилась и лязгнула, входя в пазы, подъемная решетка. Ричард не без труда спешился и, стряхнув с лица и волос сеево дождевых брызг, повел коня в поводу через «убойный проход» – дорожку шагов в сорок, не больше, но с карнизами, уступами и проходными дорожками со всех сторон, где могли дежурить лучники. Дойдя до ее конца, он на секунду прикрыл глаза, втягивая ноздрями запах сырого камня, плесени и холода. Минута – и замок снова отрезал себя от внешнего мира. С текущей вблизи рекой здесь был нескончаемый запас чистой воды, а запасов солонины и зерна должно было хватить на несколько лет. Мир со всеми его напастями и горем остался за стенами. Краснели огни факелов, длинно отражаясь в воде рва.

Уорик слегка расслабился. Коня он передал в попечение конюшему, а сам через вторые ворота прошел в просторный внутренний двор. Глаза его непроизвольно поглядели вверх, на башню, где находилось место заточения Эдуарда. Сзади увязался распорядитель замка с каким-то там нытьем о какой-то части имения и размерах земельной ренты. Граф даже не слушал, весь сосредоточившись на отрезке пути, который ему предстояло проделать. Когда распорядитель иссяк, хозяин с отсутствующим видом, не оборачиваясь, поблагодарил его. Тот отстал, а Ричард пошел через двор, окруженный окнами каменного сырого дома, словно ожившего с прибытием хозяина: вот и окна приветливо засветились золотистым светом. На ходу Уорик похлопал перекинутую через плечо суму, ощущая внутри увесистую стопку бумаг и пергаментов.

За лето, проведенное в плену, Эдуард не изменился. Говорят, что ни день он часами метался по комнате, поднимая стулья и кровать или же принимая какие-то немыслимые позы, сочетая их с резкими движениями. В просьбе насчет меча ему отказали, не дав даже затупленного учебного оружия: мало ли что он с ним вытворит? Не доверили монарху и бритву, и в итоге он отпустил косматую темную бороду: ни дать ни взять одичалый отшельник.

Уорик с ревнивинкой подметил, что мощи в фигуре короля не убавилось – во всяком случае, на вид (молодость, одно слово). Уже на входе в комнату чувствовался запах пота – с сыроватой мускусной привонью, не лишенной даже приятности, как, например, воньца мочи на собачьих лапах. На Эдуарде была та же котта, что и в день пленения, хотя было заметно, что она выстирана, а в паре мест даже аккуратно заштопана. У дворецкого и слуг не было поводов питать к королю неприязнь – или, во всяком случае, хватало ума ее не выказывать. Ричард молча указал на просторное, тронного вида кресло: начинать непростую встречу, согласитесь, сподручнее без нависающего над тобой грозного силуэта. Правителю нравилось быть выше ростом, чем остальные, – так было всегда. Сейчас Эдуард, кривя губу, опустился на скрипнувшее под его весом кресло. Никакой расслабленности в нем не наблюдалось – каждый мускул напряжен, в глазах готовность вскочить при любом резком движении.

– Чему обязан твоим визитом на сей раз? – с мрачной снисходительностью осведомился он. Уорик открыл было рот для ответа, но король нетерпеливо перебил его: – Имей в виду: я неплохо осведомлен. Голуби и конные курьеры делают свое дело. Позволь угадать: ты здесь, чтобы огласить одно из двух возможных решений.