Книга Высшая раса - Дмитрий Казаков

Впереди бригаденфюрера встал сам Хильшер, за которым алел, словно рубин, алтарный камень. По сторонам и чуть впереди, на первых от вершины лучах, расположились Бюнге и Дан. Филер и Хирт стояли чуть сзади.

– Жаль, что Йорга нет с нами, – вздохнул Дан, и Виллигут его вполне понимал. Ритуал рассчитан на девять человек, и арманам пришлось перекраивать его под меньшее число участников.

– Начинаем! – сказал строго Хильшер.

Все смолкли, в церемониальном зале воцарилась тишина, словно арманы превратились в безгласные, неподвижные статуи. Закрыв глаза, каждый из них старался как можно ярче представить свою часть рунической надписи, которая должна открыть в земные пределы путь врилю, бессмертной космической силе, что вечно беснуется за гранью мира и слабым отголоском которой является жизнь. Прорыв первозданной энергии уничтожит замок, собравшиеся вокруг русские войска и изрядный кусок Австрии. В случае, если удастся открыть Врата полностью, задетой окажется вся Европа…

Выстроенные в ряд руны перед глазами Виллигута полыхнули холодным голубым светом, и он боковым зрением заметил другие части надписи, принадлежащие соседям. Ни один человек не способен воспроизвести это руническое заклинание полностью; слишком сложно оно, и слишком велика эта мощь, чтобы смог ее сдвинуть с места один человек.

Руны светились ровно и ярко, давая знать, что начальная фаза концентрации достигнута. Ключ во врата, открывающие путь врилю, был вставлен. Осталось повернуть его и распахнуть створки.

Хильшер запел. Его голос, тонкий, почти женский, отдавался под сводами зала, обретая почти вещественную плотность. Он щекотал кожу и заставлял сердце биться чаще.

К голосу верховного армана присоединились другие. Лишь Виллигут молчал, его задача заключалась в том, чтобы удержать ключ в замке, не дать ему выскользнуть. Сохранить перед глазами светящуюся руническую надпись, не позволить ей расплыться на бесформенные световые волокна.

Пение стало громче, словно обрело собственную волю, но Виллигут почти не слышал его. Ввиду нехватки людей он выполнял работу, предназначенную для троих, и делать это было не так-то просто. Пот тек по лицу, мускулы спины болезненно ныли, по позвоночнику пробегали волны корежащей боли…

Он не услышал, а скорее почувствовал, как подошли Беккер с Дитрихом. Просто вдруг стало немного легче, словно незримый груз, лежащий на плечах, несколько уменьшился. Руническая надпись перед глазами пульсировала, то наливаясь нестерпимым сиянием, то бледнея почти до полной прозрачности.

Когда пение стало особенно громким, руны начали перемещаться, переползая с места на место, будто муравьи. Со всех участков надписи собирались они перед Виллигутом, формируя исполинскую фигуру – нечто вроде арки, выстроенной из трех рядов символов.

Она строилась медленно, и постепенно возрастало напряжение в теле бригаденфюрера. Он ощущал, как судорожно сокращаются все до единого мускулы, и предательская мыслишка о том, что силы уже не те, что в молодости, не замедлила явиться.

Последняя руна шмыгнула на отведенное место, и арка засияла, вспыхнув аметистовым пламенем. Хор распался, и остался только один голос, вибрирующий, сильный. Голос Хильшера. В один момент он почти сорвался на визг. В ушах Виллигута отдалось тупой болью, и тут же тяжесть исчезла. Перед глазами сверкнуло, и под опущенными веками стало просто темно.

В первое мгновение потрясенный Виллигут пошатнулся и едва не упал. Стали слышны звуки боя. Там, за стенами, рвались гранаты и снаряды, роями метались в воздухе пули, трескуче переговаривались автоматы и пулеметы.

Но более не происходило ничего. Реальность продолжала оставаться незыблемой.

Ритуал не удался.

Виллигут поднял веки, удивившись их почти каменной тяжести.

Прямо перед ним стоял верховный арман, и глаза его были полны чистого, детского удивления. Они словно вопрошали: «Как же так? Отчего столь вопиющая несправедливость?»

– Ничего не вышло, – пробормотал кто-то растерянно.

Гул взрыва, мощного и сотрясшего пол, перекрыл встревоженные голоса, а когда возможность слышать вернулась, то оберстгруппенфюрер Дитрих сказал, очень спокойно:

– Они взорвали стену. У нас есть не более пятнадцати минут.

При этих словах с лицом, Хильшера произошла разительная метаморфоза. Только что мягкое, словно глина, оно затвердело металлом. Набрякли яростным стальным свечением глаза, хищно вытянулся нос, упрямо обозначились скулы.

– У всех с собой кинжалы? – спросил верховный арман, не дожидаясь, похоже, ответа. – Ритуалу недоставало одного – человеческой жертвы. Мы добавим к рунам силу священной арийской крови и уйдем в бессмертие вместе со всеми, кто осмелился штурмовать замок! Товарищи, вы знаете, что делать!

Виллигут потянулся к поясу, и ладонь сама нашла шершавую рукоять ритуального кинжала, что вручается офицерам СС за особые заслуги. Обнаженное лезвие блеснуло темным металлом, и серебром полыхнули на нем буквы: «Моя честь – верность!»

Сбоку раздался глухой стон, а вслед за тем – звук падения тела. Кто-то уже успел уйти. Поняв это, Виллигут ощутил в сердце холодную пустоту и, чувствуя, что еще миг, и он потеряет решимость, ударил кинжалом в эту самую пустоту, словно надеясь уничтожить ее острой сталью.

Раздался хруст, затем холод обхватил всё тело…

Того, как разлетелись от взрыва гранаты двери донжона, он уже не увидел и не услышал.

Верхняя Австрия, замок Шаунберг

6 августа 1945 года, 23:51 – 7 августа 1945 года, 00:44

Граната сработала точно так, как полагалось. Толстенные дверные створки дернулись, словно их затрясло в столбняке, а затем, решив, что служба окончена, упали внутрь. В поднявшуюся пыль, поливая все перед собой огнем автоматов, ворвались солдаты.

Но стрельба прекратилась практически сразу.

Ворвавшись в знакомое помещение, Петр в первый момент удивился: столько тут было народу, и никто не сопротивлялся… Ведь не первой же очередью их положило в самом деле…

Но потом он обратил внимание, что тела немцев лежат как-то уж очень упорядоченно, и, приглядевшись, увидел на полу черную исполинскую раскоряку рисунка.

– Самоубийство, товарищ капитан, – доложил, подойдя, рослый рыжеусый рядовой. После того как майор, командовавший штурмовой группой, поймал грудью пулю, за старшего остался капитан. – Ушли от расправы, фрицы клятые.

– Ушли, – Петр кивнул и усилием воли заставил себя опустить автомат, намертво застывший в судорожно сжатых руках.

В полутемном зале стоял противный сладковатый аромат, так запомнившийся капитану, и теперь в нем явственно ощущался привкус тухлятины. Сплюнув, Петр присел и осторожно перевернул ближайший труп.

Стеклянными, почти белыми глазами смотрел в небо Беккер. Из груди его торчала рукоятка кинжала, на лице было строгое, спокойное выражение, словно бригаденфюрер умер, находясь на параде.