Книга Ежевичная водка для разбитого сердца - Рафаэль Жермен

– Мы сейчас от доктора, – сказала она, метнув на него взгляд, который полагала неотразимым. – Я решила родить ребенка одна.

Убедившись, что Одреанна не собирается падать в обморок, я повернулась, ошеломленная, к Катрин. Ну кому во Вселенной может прийти в голову, будто такая информация может заинтересовать, тем паче возбудить молодого человека шестнадцати с половиной лет?! Феликс-Антуан, вежливый и хорошо воспитанный юноша, лишь довольно нейтрально поднял брови.

– А Макса нет? – спросила Одреанна, которая, наверно, предпочла бы поговорить скорее о квантовой физике, чем об искусственном оплодотворении с тридцатичетырехлетней одинокой женщиной.

– Макса? – переспросила я. Я, конечно, поняла, о ком речь, но не знала, что она уже называет его так запросто.

– Это ее друг, – объяснила она Феликсу-Антуану. – Я тебе о нем говорила, который играет на гитаре и пишет суперские романы?

Я покосилась на Катрин: с каких это пор романы Макса стали «суперскими»? Видимо, с тех пор как они представляют собой еще один этап экскурсии по крутизне и продвинутости в жизни Одреанны. Но Катрин сидела, уткнувшись в бокал с шампанским.

– Мы не живем вместе, – уточнила я и добавила, сама не зная зачем: – Флориан вернулся.

– Да ну! – выпалила Одреанна.

– Что значит – да ну?

– Ну… Макс как бы куда круче?

Я услышала, как Катрин рядом со мной прыснула в бокал.

– Слушай, – сказала я, – еще ничего не решено.

– То есть у тебя, типа, два друга одновременно?

– Нет! – воскликнула я, слегка шокированная.

Но я видела, что в глазах Одреанны это было в высшей степени круто. Мало того что ее сестра живет в городе и наливает шампанского подросткам, так она еще, кажется, и полигамна. Одреанна посмотрела на Феликса-Антуана глазами, полными звезд, и тот, проявлявший для юноши его возраста маловато интереса к полигамии, ласково улыбнулся ей и поцеловал в лоб. Такая прелесть, что зубы заныли…

Они ушли где-то через полчаса, их ждали родители, и им наверняка хотелось хорошенько потискаться, прежде чем разойтись по домам. Феликс-Антуан уже ждал на тротуаре, когда Одреанна, поймав меня за руку, шепнула: «Он классный, а? Правда, классный?» Она улыбалась так широко, что чуть не лопались щеки. Какая-то часть меня еще хотела ей возразить или заметить, что у меня тоже есть, даже не один, а два классных парня, но я вынуждена была признать, что да, Феликс-Антуан очень классный. Красивый, обаятельный, вежливый, хорошо говорит и, главное, похоже, искренне любит Одреанну.

– Просто находка, – согласилась я.

– Ох, Женевьева… я так его люблю!

Она сказала это почти с мукой. Я вспомнила свое отрочество, интенсивность каждого чувства, и сказала себе, что она, наверно, и вправду мучается. Дивные, упоительные муки юношеской любви – недалекие от того, подумалось мне, что испытала я в объятиях Флориана три ночи назад. Я ощутила укол ревности к сестренке, которая переживала все это сполна, не отравляя себе жизнь тысячей вопросов.

– Ты не думаешь, что надо сказать ему, сколько тебе на самом деле лет? – спросила я, отчасти из желания уязвить ее.

– НЕТ! – в ужасе отшатнулась Одреанна. – Я не хочу его потерять, Жен? Я думаю, это the one?[75]

– The one?

– Да! – Она вся лучилась любовью, той огромной и иррациональной любовью, что владеет только очень юными людьми да неуравновешенными взрослыми. Попроси ее Феликс-Антуан отрезать себе палец или выйти на панель, она бы сделала это с радостью! Но Феликс-Антуан, похоже, был не склонен требовать лишнего от потерявших голову девушек, и я сказала себе, что моей сестренке очень повезло.

– Только папе не говори, ладно?

– Нет, нет, нет… – Наш отец, подумалось мне, инстинктивно возненавидит этого юношу, такого идеального и хорошо воспитанного. – Обещаю. Пока, Одре.

– Пока.

Она кинулась мне на шею и расцеловала. В своей любви она готова была обнять весь мир – она, наверно, прижимала к себе перед сном подушку и изрисовывала свои школьные тетрадки цветными сердечками. Я посмотрела ей вслед, когда она легко сбежала с лестницы прямо в объятия здоровых и мускулистых рук Феликса-Антуана, и вернулась в квартиру, где Катрин открывала бутылку белого.

– Что ты делаешь?

– Пью, – отозвалась она. – Еще только четверть шестого, а молодежь выдула все шампанское.

Я не удержалась от улыбки: это же надо, какое лукавство – она одна выпила не меньше двух третей бутылки. Я достала два чистых стакана и поставила перед нами.

– Красивый мальчик, а?

– Слушай, в самом деле, завязывай говорить как старая тетушка при молодых, – фыркнула Катрин.

– Это сильнее меня!.. Серьезно… Чертовски красивый мальчик, правда?

– Ну да! Это невыносимо!

– Ой, брось. Это классно.

– Суперски, – согласилась Катрин, наливая нам вина по полной, – но невыносимо.

– Да, знаю. Невыносимо, мать его.

Мы чокнулись с горечью и с радостью, что делим эту горечь.

– Как ты думаешь, они уже спят вместе? – спросила Катрин.

– Не знаю. Думаю, еще нет. Но она мне сказала, что он «the one».

– Я была в этом возрасте, когда в первый раз… – Снова это многозначительное цоканье языком, так задевшее давеча Одреанну. – Но боже мой, это не был «the one».

Мы все давно знали историю первого раза Катрин, в высшей степени забавную, перипетии которой менялись всякий раз, когда она нам ее рассказывала, но там неизменно присутствовали диван в подвале, песня Франсиса Мартина и, само собой, преждевременное семяизвержение.

Катрин отпила огромный глоток вина и громко фыркнула.

– Блин, – простонала она. – Мне тридцать четыре года, и я терплю докторов-женоненавистников, а твоя сестренка трахается с идеальным юношей. Это невыносимо!

– А я рада за нее, – сказала я, не дожидаясь взгляда Катрин, который недвусмысленно дал бы мне понять, что я завралась по самые уши, как сказал бы мой отец. – Но все-таки… сидим мы тут с тобой, как две дуры, ты со твоим доктором, я со своими страхами и нерешительностью, мать ее, а она-то расцвела… Она же подросток, черт возьми, ей полагается быть закомплексованной, неуверенной в себе и неуклюжей!

– Напомни-ка мне, сколько нам с тобой лет? Боюсь, это как раз про нас.

Я рассмеялась, и мы снова чокнулись.

– Ладно, – сказала Катрин. – Пора идти, Нико ждет.

Никола ждал нас на террасе бара, которую теплое солнце наполнило перевозбужденной и уже немного пьяной публикой.

– Как дела, девочки? – спросил он, увидев нас под ручку.