Книга 20 лет дипломатической борьбы - Женевьева Табуи

* * *

Беспокойство на Кэ д’Орсэ возрастает. Не отвернулась ли Россия? В полночь агентство «Гавас» сообщает по телефону Боннэ: «Через несколько часов Риббентроп едет в Москву с целью подписать пакт о ненападении».

Боннэ будит Даладье. Тот отвечает:

– То, что вы рассказываете, мой дорогой, – это утка, это идиотизм, ложитесь спать, завтра увидим!

Но агентство ТАСС подтверждает.

Мы проиграли партию.

* * *

Двадцать третьего августа в 6 часов вечера, после того как в Кремле подписали советско-германский пакт, на улице Сен-Доминик на чрезвычайном заседании Совета национальной обороны царит атмосфера катастрофы. Протокол ведет начальник личного кабинета Даладье генерал Декан.

Боннэ задает вопрос:

– Следует ли побуждать Польшу к компромиссу? Это дало бы нам время для завершения наших приготовлений. Что думает по этому поводу Генеральный штаб?

– Господа, – говорит Даладье, – речь идет прежде всего о том, чтобы ответить на следующие три вопроса. Первый: может ли Франция безучастно присутствовать при том, как Польша исчезает с карты Европы? Второй: какими средствами она располагает, чтобы воспрепятствовать этому? Третий: какие меры необходимо сейчас предпринять?

Генерал Гамелен замечает:

– Я верю, что Польша окажет достойное сопротивление, которое помешало бы основной массе немецких вооруженных сил направить свой удар против нас до наступления будущей весны. К тому времени, – добавляет он, – Англия будет на нашей стороне.

Ги ла Шамбр информирует после этого о состоянии авиации:

– Что касается истребительной авиации, то мы располагаем большим количеством современных машин, серийное производство которых налажено. Следовательно, состояние нашей авиации не должно более оказывать давления на решения правительства, как это было в 1938 году. В среднем французские и английские самолеты равноценны итальянским и немецким.

Гамелен и адмирал Дарлан повторяют:

– Сухопутная армия и флот в готовности.

Даладье говорит в заключение:

– В течение очень многих лет Франция прилагала большие усилия для создания системы укреплений, обеспечивающих защиту ее границ. Если уж война должна начаться, то предпочтительно, чтобы она возникла в нынешних условиях. Генеральный штаб считает, что вооруженные силы Франции находятся в готовности и что может быть принято только одно-единственное решение – выполнить свои обязательства.

* * *

На другой день, 24 августа, – заседание Совета министров.

Жорж Мандель и Поль Рейно нападают на Жоржа за то, что он, не имея на то согласия правительства, звонил по телефону в Варшаву с целью потребовать от поляков, чтобы они «не совершали никаких непоправимых действий в случае, если бы рейх захватил Данциг». Оба требуют мобилизации, утверждая: «Это единственный акт, могущий еще устрашить Гитлера».

Даладье возражает. «Но не совсем потеряна и надежда договориться с Россией», – заявляет он президенту Альберу Лебрену. Возвратившись на Кэ д’Орсэ, Жорж Боннэ все еще лихорадочно пытается вести одновременно ряд переговоров.

Четверо сопротивляющихся министров взбешены!

– Жорж Боннэ все портит, присутствие этого человека в правительстве приведет нас к страшным катастрофам, – говорит Жорж Мандель. – Он заставляет весь мир принять участие в том, чтобы на коленях умолять Гитлера сохранять спокойствие. Как же вы хотите, чтобы в этих условиях мир питал хотя бы малейшее доверие к нашей стране? Как же мы можем сохранить наши союзы? Он обращался по очереди то к королю Леопольду, то к Рузвельту, то к Франко, то к Папе Римскому и… кто его знает, к кому еще! Теперь он пытается добиться от Муссолини нового Мюнхена, условия которого были бы много хуже первого мюнхенского соглашения, в то время как – я в этом уверен – прояви мы немного твердости и смелости, мы могли бы еще выиграть драгоценное время. Так почему же Гитлеру не напасть на Польшу, если у него сложилось впечатление, что ее союзница дрожит от страха при мысли об оказании ей помощи?

* * *

Тридцать первое августа, 13 часов.

Понсэ телеграфирует из Рима, где он сейчас занимает пост французского посла: «Муссолини предлагает созвать 5 сентября международную конференцию при условии, что Польша признает – и притом добровольно – присоединение Данцига к Германии».

Тотчас же Чемберлен сообщает по телефону:

– Английское правительство приняло бы участие в такой конференции только в том случае, если бы все страны, включая Германию, предварительно согласились демобилизовать свои войска.

Жорж Боннэ настаивает на немедленном согласии.

В 18 часов Даладье созывает заседание Совета министров.

– Стойте на своем, – говорит Боннэ своим друзьям Шотану, де Монзи, Кэю, Ла Шамбру, Маршандо, – это последняя возможность. Или конференция, или война!

Ужасное заседание Совета министров! Боннэ требует согласия на конференцию, настаивая, чтобы на нее была приглашена и Польша.

– Я протестую против этого нового отступления Франции! – говорит Альбер Сарро.

– Это новый Мюнхен, – заявляют Поль Рейно, Мандель и Кампинки.

– Но наш посол в Лондоне Корбэн настаивал, чтобы мы дали ответ немедленно, – повторяет Боннэ.

– Постойте, – кричит Даладье, – он, Корбэн, сказал вам это! А не прошло и часу, как я сам звонил ему и он мне сказал как раз обратное! Он мне сказал, что нечего торопиться!

Тревожное молчание. Даладье продолжает:

– Ведь это же маневр! Италия пытается вывести Германию из затруднительного положения. Она действует по поручению Гитлера, с тем, чтобы дать ему возможность, не прибегая к войне, добиться своих непосредственных требований.

– Да, но не ответить Риму немедленно – это значит ускорить трагедию, – бросает в ответ Боннэ.

– Хватит уж, Боннэ, – говорит Кампинки, – разве ты не видишь, что все это заранее подготовленная проделка, в которой двое пройдох – Гитлер и Муссолини – играют каждый свою роль: «Я угрожаю… ты предлагаешь… они испугаются… и ты потребуешь».

– И если мы пойдем в Рим на коленях, – восклицает Поль Рейно, – нам либо будет навязана война, либо мы обесчестим себя, не выиграв войны!

В конце концов Сарро зачитывает представителям печати следующее краткое коммюнике: «Франция выполнит свои обязательства».

* * *

Едва забрезжило утро 1 сентября, как на Кэ д’Орсэ прибывает следующая лаконичная телеграмма: «Немцы вторглись на территорию Польши».

Совет министров. Созыв обеих палат парламента. Всеобщая мобилизация. Вступление в войну в принципе решено, но Боннэ все еще ведет переговоры.

– Непоправимый переход от мира к войне, – восклицает он, – столь же печален и трагичен, как уход из жизни дорогого существа, даже когда вы знаете, что оно обречено!