Книга Сыщица начала века - Елена Арсеньева

– Ну, напрасно ты думаешь, Света, что Юрий Николаевич тебяне может понять, – вкрадчиво заговорила Алена. – Посмотри на этудверь. Видишь, она вся в таких меленьких дырочках? Почему, как ты думаешь? Дапотому, что Юрий Николаевич – большой любитель метать дарты в мишень.

Богачев даже пошатнулся!

– Причем мишенью для него служит… портрет господинаЧупа-чупса, – продолжала Алена.

– Правда что – иглу в яйце… – пробормотал Суриков с ужасом.

– Совершенно верно, – величаво кивнула Алена. – Тоесть Юрий Николаевич ненавидит этого типа так же сильно, как ты, как я, какНонна и еще сотня миллионов народу. И если он теперь станет меня уверять, будтоне закодировал Сухаренко на самоуничтожение…

– Не закодировал! Не было этого! Я врач, а не убийца,поймите, вы… прокурорша несчастная! – взревел Богачев. – Самоесмешное… – Он замялся, отвел глаза, словно стыдясь чего-то. – Самоесмешное, что я не узнал Сухаренко, когда он ко мне пришел на прием! У меняжуткая зрительная память, вы сами могли убедиться, к тому же я просто не могвообразить, что он вот так, без охраны, запросто… А фамилий я никогда неспрашиваю. Правда, потом, тем же вечером, я увидел его по телевизору и подумал,что судьба иногда так хохочет над нами! Он был у меня в руках, а я…

Да, насмешка судьбы – иначе никак не назовешь рассказБогачева. Алена сама была патологически рассеянна и очень часто попадала вглупейшие ситуации из-за своей забывчивости. Поэтому моментально поверилавсему, что сказал доктор. Узнай он Сухаренко, просто так бы его не отпустил! Апотому оставалось довольствоваться только метанием дартов.

– И чем он перед вами провинился? – спросила Аленасдержанно.

Богачев угрюмо пожал плечами:

– Да тем же, чем и перед всеми. Полным развалом прежней моейжизни, потерей собственности, долгами, за которые пришлось расплачиваться,продав все, что было. Мои родители не выдержали, когда пришлось за бесценокотдать квартиру, дом в деревне, только чтобы расплатиться с долгом, который зачетыре месяца вырос в астрономическую величину. Мы потеряли все, все, чтоимели! Отец и мать умерли один за другим, жена от потрясения разродиласьмертвым ребенком… Знаете, принято считать, что дефолт – это понятие чистоэкономическое. Но это не так. Это величина и политическая, и моральная, иэтическая, это страшное преступление, которое не должно было остатьсянеотмщенным.

– И не осталось, – пробормотала Света. – Поэтому яи говорю, что вам может проститься многое. Даже то, что… – Она вдруг громкосглотнула, и лицо ее стало жалобным, испуганным, будто у маленькой девочки: – Яу вас в пятницу была, 24 октября. А кодирование рассчитано на два месяца.Значит, я покончу с собой 24 декабря? А как же мой сын?..

Виктор Михайлович Суриков, доселе недвижимо подпиравшийкосяк, хрипло выругался и выскочил в коридор.

Денисов стиснул кулаки:

– Да не будет этого! Не будет! Это же просто совпадения,Света! Не слушай ты эту свою писательницу! Вы думаете, – испепеляющейвзгляд в сторону Алены, – думаете, я что делал все выходные? Я статистикупроверял! У меня все данные по смертельным случаям в городе есть. И ерунда всеваши выкладки! Ерунда! Я сейчас докажу! – Он выхватил из кармана небольшойблокнот. – Юрий начал сеансы в нашем городе 20 апреля и работал четыредня. В июне, получается, с 20-го по 24-е, должны последовать случаисамоубийств. Но произошел только один случай, 21-го числа.

– Этот человек был на приеме? – быстро спросила Алена.

Денисов и Богачев переглянулись.

– Ну, был, – нехотя кивнул Богачев.

Алена пожала плечами:

– Ну вот, видите!

– Да ничего никто не видит! – вскричал Денисов. –Во-первых, на приеме было полсотни человек. А самоубийство – одно. Вот суньтесвой любопытный носик в мои записи – и увидите, что есть некоторые совпадения,но это не более чем совпадения. Этак можно и естественные смерти сюда…

– Стоп! – вскинула руку Алена. – А статистика этихтак называемых естественных смертей у вас имеется? Как она увязывается сприездами доктора Богачева в Нижний?

– То есть?

– То есть можно уточнить фамилии тех, кто проходил у васкодирование – и умирал ровно через два месяца вроде бы сам по себе?

Денисов и Богачев обменялись мгновенными взглядами.

– Я такую статистику не вел, – буркнул затем Денисов,но Алене этот обмен взглядами сказал многое, если не все.

Врешь ты – вел, вел! И пришел с карандашом, бумагой и цифрамик тем же выводам, к которым пришла и Алена – пришла чисто теоретически,умозрительно, опираясь только на домыслы и на старый, замшелый дневникЕлизаветы Ковалевской, которая любила прадеда Алены, мечтала выйти за негозамуж, но… но он женился на другой. Прабабку Алены звали не ЕлизаветаВасильевна Ковалевская – ее звали Евлалия Романовна Маркова, вот какая штука.

Но Елизавета из тьмы времен подсказала правнучке своеголюбимого, что может произойти, если сделать человека рабом его самого заветногожелания…

– Юрий Николаевич, – внезапно сказала Алена. –Пожалуйста, Юрий Николаевич, вы не могли бы сейчас показать мне, как вы этоделаете?

– Что? – угрюмо буркнул Богачев.

– Как вы кодируете человека? Как возникает тема заветногожелания, которое определяет всю его жизнь?

Новая мгновенная переглядка Денисова и Богачева, полныеужаса глаза Светы…

– Нет, я не требую скрупулезного исполнения всехдеталей, – криво усмехнулась Алена. – Оставьте надежду, что вамудастся закодировать на самоуничтожение меня. В моей жизни уже был такой момент– жажды самоуничтожения, – но я это пережила. Бомба в одну воронку дваждыне падает. Кстати… за Чупа-чупса, Юрий Николаевич, я вам тоже, как и Света, отдуши благодарна. В той яме ему самое место!

– В какой яме? – настороженно спросил Денисов.

– В могильной, надо полагать, – ответил Богачев,избавив таким образом Алену от необходимости пояснять свою неосторожнуюобмолвку. – То есть вашу благодарность следует понимать – как? Вы нежаждете моей крови? Не собираетесь сдавать меня правосудию? Отнимать у менялицензию?

– Может быть, вы сами от нее откажетесь, – тихо сказалаАлена.

Богачев только фыркнул. Итак, он еще ничего не понимал… Непонимал, что самое страшное открытие для него еще впереди…

– Ладно, Юрий Николаевич. Рассказывайте. Только встаньтелицом к стене – и ни на кого из нас не смотрите, ладно?