Книга Физиология наслаждений - Паоло Мантегацца
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все эти определенные нами термины можно разделить на два порядка, распределенные по тому, выражают ли они действительное состояние человека или временное, мимолетное условие его жизни. Чувство первого порядка похоже на искры и доходит, по постепенной градации, до смысла слов «утеха», «утешение», «удовольствие», «услада», «веселье», «радость», «ликование», «восторг» и «исступление». Вторые светятся как огонь, к ним причисляются «услаждение», «удовлетворение», «довольство», «благодушие», «веселье», «счастье» и «блаженство». Но все они, как искры, так и постоянные огни, составляя мысленный пиротехнический аппарат, согревают и светятся элементами наслаждения, естества таинственно-примитивного, около которого можно кружиться с ножом исследователя, но в суть которого нельзя вонзить этот нож ни на одну линию.
Нам приходилось уже рассматривать нескончаемую вереницу выражений, которыми привыкли обозначать разнообразие наслаждений. В настоящее время нам остается только изучить физиономию как самого феномена, так и входящих в его состав элементов.
Феномен наслаждения состоит в проявлении силы, которая, изливаясь от пункта своего первоначального развития ко всем фибрам тела, привлекает к содействию все затронутые ей системы организма. Таким образом мы сознаем собственные наслаждения; на лицах же собратьев и из телодвижений животных, этих дальних родственников наших, мы тоже можем читать испытываемые ими радости. Ощущаемые признаки удовольствия составляют как бы остов, или анатомический скелет физиономии наслаждения, на котором, как на неподвижно-однообразном грунте, нравственные элементы, участвующие в выражении феномена, рисуют живую физиономию человеческого лица. Это сделанное мной вполне искусственное различие отзывается метафизическими тонкостями, но оно пригодно мне в настоящую минуту, для удобного изучения всей симптомологии наслаждения.
Анатомическими элементами для некоторых выражений наслаждения служат нервы и мышцы, движущиеся весьма разнообразно, смотря по токам, приходящим к ним как от нервов периферии, так и из нервных центров. Движения ощущения, характеризующего приятность, не существует; специфическое свойство подобного ощущения слагается из соучастия и согласования разнообразнейших элементов. Наслаждение может одинаково выразиться и смехом, и слезами, вздергиванием кверху углов рта или совершенной неподвижностью губ, непонятной сумятицей разнузданных телодвижений или состоянием полного спокойствия. И, несмотря на все это, мы можем мгновенно брошенным на человека взглядом понять все бесконечные градации его улыбки и сразу подметить луч света, едва сверкнувший в глазах его из-под скрывавшей их завесы слез. Здесь, как и во многих других нравственных проявлениях, сознание едва успело отразить в своем зеркале образ едва очерченный, едва подмеченный и еще не определенный мысленным оком, и однако мы можем уже заставить отразиться этот самый образ в сознании другого человека при помощи стенографии слова и телеграфа взглядов.
Бесконечная серия наслаждений может быть едва ли не вся выражена движением ока и блеском внезапно сверкнувшего взора. От присутствия живых, интеллектуальных радостей глаза открываются шире, движение их становится быстрее и свободнее, и взор блестит ясно-сияющим светом; от более же интенсивных наслаждений чувственного сладострастия очи становятся томными, взгляд делается нерешительным и неподвижным, пока наконец не скрывается вовсе под опущенными, отяжелевшими от избытка наслаждений веками. Аффекты самого утонченного свойства бывают выражены нескончаемыми градациями глазных движений то кверху, то книзу, то влево, то вправо, и наблюдатель дивится тому, как в пространстве нескольких едва заметных линий может вместиться едва ли не вся необъятная галерея страстей человеческих; эти крошечные, едва заметные движения способны передавать и любовь, и ненависть, и переход от злобствований и зависти к всепрощению, и огонь неугасимой страсти и полный холод равнодушия. Глаз в одно мгновение передает картину, на изображение которой художнику пришлось бы потратить несметное число часов, а философу – проработать дни и ночи, для анализа как самого феномена, так и механических орудий, способных воспроизводить его в столь короткое время и с такой силой.
Глаз содействует выражению удовольствия даже выделением слез, которые весьма редко не дрожат на ресницах человека в минуту глубоко прочувственной им радости. Слеза, сбегающая со щеки матери, когда она радуется спасению выздоравливающего сына, химически составлена из тех же самых ингредиентов, как и слеза, выкатывающаяся из глаз повара, когда он обжигает перья цыпленка; вытекая из одинаковой железки, обе принимают одинаковый вид и цвет. Но слеза матери сияет таинственно-нравственным светом, который, отразившись в сознании окружающих, потрясает сердца радостью, вызывая нередко на глаза зрителей слезы сочувствия.
Способ изъявления радости слезами весьма интересен, и его проявление всегда возбуждает симпатии зрителей.
Поражает нас, быть может, таинственный факт одного и того же выражения, одинаково отвечающий и радости, и печали; факт этот незаметно переносит наблюдателя в те области чистейшего идеального мира, где встречаются крайние противоположности, дивно гармонируя между собой в нескончаемом круге космоса.
Все мускулы лица участвуют в заявлении внутреннего наслаждения серией бесконечно мелких передвижений, от которых все черты распускаются и как бы расцветают, отвечая чувствуемому во всех сосудах благосостоянию. В стоической неподвижности своей нос остается верен обычаю своему, между тем как мускулы рта работают усерднее всех прочих, поднимая кверху углы губ и образуя улыбку – это наипростейшее выражение наслаждения.
После лицевых мышц мускулами, всего легче поддающимися выражению наслаждения, оказываются мышцы шеи и стана; затем следуют руки и пальцы; всего позднее вступают в дело мускулы нижних конечностей. Все это относится, разумеется, к общему правилу, не касаясь исключений, всегда многочисленных в деле выражения аффекта. Одним из самых элементарных выражений удовольствия является потирание рук, всегда служащее признаком веселости и приятного расположения духа. Более усложненными изъявлениями удовольствия бывают прыганье, пляска и множество других, еще более необычных и редких, выражений внутреннего удовлетворения. Дэви, как всем известно, до того был обрадован открытием поташа, что принялся плясать посреди своей лаборатории. Сотрясения и подергивания сухожилий тоже иногда служат выражением некоей степени сладострастия, но это выражение может легко довести человека до судорожных и конвульсивных движений.
Игрой мускулов, наиболее характеризующей удовольствие, бывает смех; он состоит из более или менее продолжительного выдыхания воздуха, во время которого диафрагма находится в положительно конвульсивном состоянии. К этому основному факту присоединяются в большинстве случаев сверкающий блеск глаз, движение лицевых мускулов и сотрясение и колебания всего туловища. Более скромный и сдержанный смех выражается усилением улыбки, т. е. поднятием еще более кверху углов губ, причем рот раскрывается, выказываются зубы и слышится однократное, более или менее шумное, выдыхание воздуха. Когда выдыхание повторяется и углы рта начинают то подниматься, то опускаться в конвульсивном передвижении, тогда хохот переходит в истерику; выдыхание затрудняется и бедные брюшные сосуды так сильно потрясаются от действия на них диафрагмы, что хохочущий человек ухватывается за живот руками, чтобы хотя бы отчасти умерить в нем волнение. Иной раз во время сильного хохота мы бываем принуждены налечь животом на стол, на стену или на что-либо другое неподвижное, чтобы хотя бы немного облегчить волнение кишок, бурно бьющихся о стенки живота. Кровообращение затрудняется, лицо краснеет от напора крови, глаза слезятся в силу механического давления… Хохот, доведенный до высшей степени пароксизма, может даже угрожать жизни. Меньшим последствием неумеренного хохота может быть недержание мочи или временная боль в животе, но пароксизм неудержимого хохота может довести и до апоплексии мозга, до аневризма сердца или до разрыва какого-либо сосуда.