Книга Самый большой дурак под солнцем. 4646 километров пешком домой - К. Рехаге

– Может, тебе нужно ее забыть? – говорю я и чувствую, как ужасно это звучит. Он кивает и умолкает.

Наутро я просыпаюсь и вижу, как он сидит на постели и пишет что-то в дневник. Я радуюсь ему так же, как когда-то радовался Чжу Хаи.

– Идем? – спрашиваю я.

Мы упаковываем вещи в кабутце, сверху я крепко привязываю рюкзак Ву Цзяна, так же, как учитель Се когда-то привязал мой. Потом мы прощаемся с хозяйкой отеля и с уйгурской семьей в забегаловке. Мы идем в утреннем воздухе Синьцзяна навстречу оазису Шаньшань.

Пламя

Песок. Как же я рад, что иду по нему исключительно ради развлечения. Мои ступни погружаются в него, и с каждым шагом вверх я чуть-чуть сползаю вниз. Я чувствую, как под моими пальцами проминается земля. Она не такая теплая, как тогда, в Поющих дюнах Дуньхуана. Правда, тогда был август, а сейчас-то уже октябрь…

Когда я поднимаюсь на гребень дюны, мой лоб лоснится от пота. Я расстилаю куртку на земле и кладу на нее камеры и штатив. Как же все-таки удачно, что кабутце осталась в гостинице.

Передо мной лежат желтые затвердевшие волны. Это кумтаг, слово из тюркских языков, которое означает «песчаные горы». Это верно, потому что я вижу вокруг действительно горы из песка, которые тянутся на такие огромные расстояния, что становится страшно.

Позади остался оазис Шаньшань. Я хорошо его вижу. Я вижу его деревья, постройки, площадь в центре, вокруг которой стоят самые высокие дома, как будто люди, собравшиеся мирно побеседовать. Его населяют по большей части уйгуры, и, как многие другие оазисы, он живет за счет сельского хозяйства и туризма. Здесь выращивают фрукты и хлопок, а еще здесь есть песчаная пустыня, в которую туристы отваживаются приезжать лишь на полноприводных машинах.

Я рад, что мне не придется пересекать это песчаное море. Мне нужны улицы, грунтовые дороги, тропинки, а главное, люди. Дядя Шен написал мне. Его выписали из больницы в Урумчи, предполагают аллергическую реакцию.

Ву Цзян вернулся домой в Шэньси. Мы прошли вместе тридцать километров, ели фасоль из банки, а потом дыню, которую получили в подарок от старого крестьянина. По дороге мы болтали и шутили, а когда добрались до Шаньшаня, то я проводил его на такси до вокзала.

Я сижу на дюне несколько минут, а потом беру свои вещи и решаю зайти в пустыню поглубже. Мой навигатор со мной. Я иду по дюнам вверх и вниз, ощущаю то холод, то тепло песка под ногами, и вдруг, взглянув на город, спрятанный под куполом тумана, ясно вижу то, что искал.

Место, с которого не видно ничего лишнего, – лишь пустыня и небо над ней.

Когда я покидаю Шаньшань, идет дождь. Кабутце давно уже не катилась так легко, как сейчас: я отдавал ее в мастерскую для капитального ремонта. Я чувствую себя отдохнувшим. Два дня я ничего не делал, только ел и гулял по городу. Я позвонил Джули, она вернулась в Мюнхен и очень занята, потом мы сможем поговорить подольше.

Вечером я прихожу в небольшой, но очень многолюдный городок. Здесь есть рынок, на котором прорва товаров, и продавцы орут на всю улицу. Я и кабутце протискиваемся сквозь толчею, привлекая такие же взгляды, как и везде на своем пути. Не важно, где я иду – в горах Шаньси или по плоской Гоби, через городок с одним-единственным рынком или по большому городу, – одни смеются, другие показывают на меня пальцем, третьи шепчутся, четвертые недоверчиво косятся. Я же дружелюбно улыбаюсь всем и спрашиваю, как пройти к гостинице.

Я захожу в указанное строение, где пожилая дама вежливо объясняет, что, хотя у нее есть свободные комнаты, она не может меня приютить по причине, которую я едва ли смогу понять. Я спрашиваю ее, не могла бы она для меня сделать исключение, и тогда дама после колебаний протягивает мне свечу и ключ. Я нахожу свой номер, открываю дверь, несколько раз безрезультатно жму на выключатель и сажусь на кровать.

Заходит парень с зажигалкой. Он зажигает мою свечу и извиняется за неудобства, из его слов я наконец-то узнаю, что случилось: во всем городе нет электричества, так как проводятся технические работы.

Свеча горит.

На обесточенный город опускается синяя ночь, люди собираются в свете фар, в комнату пробирается запах шашлыка. Я лежу на кровати и пишу эсэмэс Джули, описывая романтичность ситуации.

Потом я засыпаю.

К счастью, для приготовления уйгурских нанов электричество ни к чему. На следующее утро я останавливаюсь на обочине и наблюдаю, как молодой человек крутит в воздухе лепешку из теста, пока она не становится тонкой и круглой. Потом он прижимает ее к стене глиняной печи изнутри, ждет несколько секунд и достает обратно. Получается золотой дымящийся нан. Это мой. Я удерживаю его двумя руками, а во рту распускается букет из вкуса теста, печи и целой страны.

День так же нежен, как мякоть нана. На улице тепло, и мои ноги идут сами собой. Они несут меня вниз по проселочной дороге, мимо маленьких уйгурских деревушек, в которых я вижу мечети и коробки домов, состоящие из решетчатых стен и крыши. Юноша, говорящий по-китайски, объясняет мне, что в них сушат изюм.

Я замечаю еще кое-что, от чего уйгуры еще больше начинают нравиться мне: почти в каждом доме есть крытая веранда. Крыша чаще всего сделана из деревянных балок, с них свисает виноград, а под ней, в сладкой тени, стоит кровать.

Чем дальше я ухожу от города, тем меньше становятся деревни и тише звуки. Вот и последняя деревня осталась у меня за спиной. И вот уже я тащу кабутце по дороге через поле.

И вот передо мной они: Пылающие горы. Это не настоящие горы, а красные голые холмы. Складки и линии на них имеют такую резкую форму, что, кажется, будто они горят. Пылающие горы знаменательны тем, что большинство китайцев романтизируют их. Они упоминаются в старинной легенде «Путешествие на Запад», повествующей о монахе, который тысяча триста лет назад отправился в Индию, чтобы найти там буддистские сутры. Речь идет не об историческом персонаже Сюаньцзан, который действительно проходил здесь, а о легендарном герое, в которого он впоследствии превратился. В романе времен династии Мин он попадал в различные приключения в сопровождении духов-помощников. Пылающие горы описывались там как место, в котором стояла такая сильная жара, что через них нельзя было пройти. И тогда его помощник, царь обезьян Сунь Укун, своим магическим веером охлаждал их.

Я вступаю на грунтовую дорогу. Она проходит вдоль ущелья через все горы. Склоны ущелья крутые и голые, а где-то глубоко внизу заметен тоненький ручеек, на берегу которого виднеется зеленая растительность. Она кажется крохотной и нежной, как начало всякой жизни.

Искусство

В конце ущелья, на высоком его склоне расположена деревня. Я подхожу к ней и вижу забор, а рядом билетную будку. Мне навстречу выходит молодая женщина, на голове у нее фуражка, на шее висит связка ключей. Вся она кажется необычайно подвижной. Она радушно говорит:

– Добро пожаловать в ущелье Туюй!