Книга Грех и святость русской истории - Вадим Кожинов

Огромная беда нашего народа – всеобщее бескультурье, из-за которого люди не способны отличить истину от дешевой пропаганды. В 1989 году в «Литературной газете» была напечатана статья одного из крупнейших экономистов мира, лауреата Нобелевской премии Василия Леонтьева. Он писал: «Неправильно было бы считать, что Горбачев и его коллеги намерены ввести в России свободно развивающуюся рыночную экономику. Конечно, это невозможно, даже если кто-нибудь и хотел бы это сделать. Идеальным конечным результатом успешной перестройки было бы установление смешанной системы, при которой состязательный рыночный механизм функционирует под строгим контролем государства… Несмотря на свою неэффективность, существующая система планирования… защищает даже беднейших граждан от полной нищеты».

Крупнейший экономист считал, что попытка построить рыночную экономику в России – это утопия, на которую ни один разумный человек пойти не мог.

– Но по законам рыночной экономики живет весь цивилизованный мир. Если мы выделяем наш народ из этого общемирового процесса, то не унижаем ли его, не соглашаемся ли с тем, что русские – пасынки истории?

– Вы заблуждаетесь. «Рыночная» экономика существует только в странах «третьего мира».

– Я сошлюсь на стоящие на вашей книжной полке классические работы Фернана Броделя. Он убедительно доказывает, что рыночная экономика, экономика обмена, существует на протяжении всей мировой истории: биржи и банки XVII века работали по тем же принципам, что и сегодня.

– Все правильно. Но я беру в руки справочник – смотрите сами, в мире нет страны, которая не дотировала бы в интересах населения цены на продукты питания, – кроме стран «третьего мира» и сегодняшней России. Этим и объясняется благоденствие людей, населяющих цивилизованные страны. А главное в другом – современная рыночная экономика существует только как мировая система, и войти в нее мы можем только на правах жалкого подсобного рабочего. Марк Михайлович Голанский, блестящий экономист, доказывает, что мы не можем этого сделать – мы опоздали. Значит, нужно исходить из государственной экономики…

Тридцать пять лет тому назад я был ярым антикоммунистом, более крайним, чем мои тогдашние приятели и знакомые Владимир Максимов, Андрей Синявский и Александр Зиновьев. Только потом я понял, что отрицание нескольких десятилетий жизни народа, отразившихся на состоянии всего мира, нелепо. Бессмысленно критиковать прошлое. Прошлое надо понимать – критиковать нужно современность. И когда вы мне говорите о жестокости русской истории – это опять-таки от невежества. Вы имеете представление о том, что во время Реформации в Германии погибло 4/5 населения?

– Вадим Валерьянович, какие чувства у вас вызовет немец, который, имея в виду историю Германии тридцатых – сороковых годов, скажет: прошлое надо не критиковать, а понимать?… Я говорил не о том, что наша история более кровава, чем история западных стран, а о том, что она принципиально иная. У замечательного русского историка Б.Ф. Поршнева есть книга «Крестьянские восстания во Франции перед Фрондой». Он приводит любопытный эпизод: по приказу Ришелье колесуют отъявленного бунтовщика, державшего в страхе всю провинцию. Страна была потрясена, но не тем, что человеку переломали кости на колесе. Приближалась гражданская война, солдаты совершали чудовищные жестокости, крестьяне умирали от голода, встречались случаи каннибализма – но то, что королевский чиновник казнил человека без суда, для общества было шоком. В основе западной истории, западного сознания – закон; это придает им целостность, спасает общество от разрушения.

В результате в западной культуре гораздо большую, чем у нас, цену приобрели человеческие жизнь и достоинство. Знатнейшие горожане Кале, спасая земляков, вышли навстречу победителям в одних рубашках (в Средневековье – знак поругания) и с веревками на шее – на позор и смерть. За этот подвиг самопожертвования, а вовсе не за сдачу города, им и поставили памятник. Возможно, перестройка и была утопией, как и стремление в рекордно короткие сроки построить в России капитализм. Но разве не привлекательна попытка перевести российскую историю с вымощенного человеческими костями пути? Вы сказали, что в основании России лежит идея. Но идеи, как известно, преходящи – следовательно, мы обречены на циклически повторяющиеся исторические крахи. Едва ли нам удастся измениться: тот же Бродель писал, что в истории любой страны есть огромная сила инерции. Бедные и неустроенные обречены на свою судьбу… И все же наши реформаторы вызывают у меня сочувствие.

– Тем не менее критиковать прошлое бессмысленно: так же, как и упрекать какую-то страну в том, что она не похожа на другие, а мужчину – в том, что он не женщина. Я совершенно с вами согласен: за редкими исключениями, которые всегда вызывали осуждение, на Западе с давних времен установилась власть закона. Но вспомним двух монархов-современников: нашего Ивана Грозного и Генриха VIII английского. Царь Иван без всякого суда казнил три, максимум четыре тысячи человек; король Генрих по закону уничтожил около двухсот тысяч. Семьдесят две тысячи из них были бродягами, крестьянами, согнанными с земли и искавшими, куда приткнуться. Их ловили и вешали вдоль дорог, а тела не убирали. Закон этот был разработан замечательным гуманистом Томасом Мором, позже казненным – после соответствующей судебной процедуры.

В России есть своя ложь и своя истина, свое безобразие и своя красота, свой грех и своя святость – не будем же говорить, что у них все хорошо, а у нас все плохо. Не станем впадать и в обратное заблуждение. Данилевский и Леонтьев, Шпенглер и Тойнби писали о самостоятельных суверенно развивающихся цивилизациях, которые нельзя мерить одной меркой. Вспомним Пушкина: явления надо судить по законам, им самим над собою признанным.

Я с вами совершенно согласен: идеократичность России обусловила ее страшные поражения. Но вместе с тем – и победы, и взлеты тоже! Недавно я читал одного американского автора, крайне отрицательно отзывающегося о России. В то же время он выделяет четыре великие эпохи в истории человеческой культуры: библейскую, классическую Грецию, европейское Возрождение и русский XIX век…

А теперь – о трагическом. Человеческое бытие трагично по определению, ведь человек смертен, более того – он знает об этом. Смертен не только частный человек, но и народ – сколько наций уже перестало существовать! Да, история России трагична, но в этом и есть ее избранность: здесь обнажена сама сущность человеческого бытия.

– Чем же здесь отличается Запад?

– На Западе все обстоит по-иному: там люди стараются не замечать смерти или же относятся к ней совершенно по-бытовому. Русский человек боится кладбища, а на Западе этого нет. В свое время в Веймаре меня потрясло то, что кладбище расположено в центре города, напротив самых богатых домов; их жильцы с особым удовлетворением высматривали места своих будущих могил… Это особый, очень достойный вид существования; западного человека не только не смущает смерть – он всегда удовлетворен своей жизнью. Русский же вечно недоволен и, как это ни дико звучит, в глубине души полагает, что насчет смерти – это еще бабушка надвое сказала. И вообще, может быть, я завтра буду министром… Два совершенно разных менталитета – западный, исполненный высокого достоинства (любой немецкий трубочист или мусорщик сознает важность и необходимость своего дела), и русский, с его самоедством и неудовлетворенностью. Но вместе с тем и радости, и веселости, которая присуща русским, на Западе нет – западный человек ясно видит черную дыру, которая его ждет впереди.