Книга Красные больше не вернутся - Олег Мороз

Пока что, как видим, Ельцин отстранил директора ФСБ лишь от одной из общественных обязанностей, хотя и важной, но оставил его на основном посту. После заседания Коржаков и Барсуков еще перешучивались по этому поводу. Куликов:

«В настроении Коржакова и Барсукова, бывших между собой друзьями, я отметил в тот раз нарочитую браваду. «Вот видишь, меня уже вывели из штаба. Тебе, наверное, тоже перепадет», говорил один другому, и весь их по-курсантски задиристый вид свидетельствовал о том, что президентский гнев не кажется им долговечным».

Однако вскоре перешучиваться друзьям-генералам, надо полагать, расхотелось.

«Лишь только я переступил порог кабинета, сел за стол и раскрыл документы, продолжает Куликов, по президентскому коммутатору позвонил Примаков (в то время директор Службы внешней разведки. О.М): «Анатолий Сергеевич, ты слышал: только что объявили, что от своих должностей освобождены Коржаков и Барсуков? Как это понять?» «Вот так новость! удивился я. Надо же… Ведь президент сказал Барсукову, что лишь выводит из предвыборного штаба…» «Да нет, все произошло, пока мы ехали из Кремля».

Я включил телевизор: новость о смещении со своих постов Коржакова и Барсукова (а вместе с ними и их «духовного отца», как его тогда окрестили, Сосковца. О.М.) уже передавалась во всеуслышанье».

Сам Ельцин отрицал, что смещение столь крупных фигур как-то связано с инцидентом на проходной Белого дома. Журналистам он объяснил это смещение весьма туманно: «Они (то есть Коржаков, Барсуков, Сосковец. О.М.) слишком много брали и слишком мало отдавали».

Чубайс направляется к Ельцину

Что же произошло между моментом, когда закончилось заседание Совета безопасности, и появлением этого сенсационного известия?

Само по себе освобождение Евстафьева и Лисовского не сняло возникшего напряжения. Попытка сорвать второй тур президентских выборов, о которой было объявлено по телевизионным и радиоканалам, по каналам информагентств, требовала какой-то более серьезной реакции.

На десять утра в гостинице «Рэдиссон-Славянская» была назначена пресс-конференция Анатолия Чубайса с участием двоих задержанных и отпущенных, на которой Анатолий Борисович, как ожидалось, должен был изложить собственный взгляд на события и дать им исчерпывающую оценку. Однако пресс-конференция задерживалась. В 11–30 пресс-секретарь Чубайса Андрей Трапезников сообщил, что в полдень его шеф встречается с президентом, этим и объясняется задержка с пресс-конференцией, она переносится на 13–00.

Снова, как и в марте, разговор Чубайса с Ельциным стал ключевым событием, приведшим к разрешению кризиса. По словам Анатолия Борисовича, он занял около 25 минут…

Перед ним в кабинет президента зашел Черномырдин, которому Чубайс, по его словам, «популярно объяснил, что будет, если вся власть перейдет к этой троице» Коржакову, Барсукову, Сосковцу (после чего «Степаныч страшно завелся»). Выйдя из кабинета «крайне разгоряченным», он только бросил: «Ну, я ему все сказал…» Было не ясно, сумел ли он в чем-либо убедить Ельцина.

Какие слова нашел Чубайс, чтобы совершить, казалось бы, невозможное побудить президента отправить в отставку человека, к которому долгие годы тот был необычайно привязан? Я имею в виду Коржакова.

Анатолий Куликов, опираясь, понятное дело, на чей-то рассказ (сам он при этом не присутствовал), пишет, что Чубайс поставил Ельцину жесткое условие: «Решайте: либо вы избираетесь на второй срок, либо не избираетесь и остаетесь с ними!» После этого указ был немедленно подписан. Как пишет Куликов, «Ельцин недолго стоял на распутье».

Все обстояло несколько иначе

Сам Чубайс о разговоре с президентом рассказывает несколько иначе.

Спрашиваю его, трудно ли было пробиться к президенту. Хотя можно было бы, наверное, и не спрашивать.

Разумеется, очень трудно. Это был очень драматический момент. В течение нескольких часов он вообще не воспринимал всерьез проблему ареста Евстафьева и Лисовского, говорил, что это какая-то частность, нечего ее обсуждать, ничего страшного тут нет. Я не знаю, что это было непонимание ситуации или что-то другое.

Он ведь говорил, что все сделано правильно предотвращена кража денег из Белого дома.

Да, совершенно верно.

Но у вас была прямая телефонная связь с ним…

Я специально и поехал из приемной ЛогоВАЗа к себе в кабинет в здании мэрии, чтобы позвонить ему оттуда. Только ради этого.

Он не брал трубку?

Не брал. Но потом взял. Я ему сказал, что нужна срочная встреча.

Он не хотел вас принимать?

Не очень хотел. Но все-таки согласился принять.

Когда вы шли на эту встречу, у вас была уверенность, что Ельцин вас поддержит?

Нет, скорее наоборот.

Наоборот? Было ощущение безнадежности?

Не то что безнадежности. Было ясное ощущение, что это ситуация черно-белая: либо я его убеждаю, либо это будет просто катастрофа с тяжелыми последствиями для страны. Думаю, скорее всего, было бы поражение во втором туре.

Как происходил ваш разговор? Вот вы входите в кабинет Ельцина…

Разговор, естественно, был продуман мной до деталей. Но не только мой разговор. С каждым, кто мог еще до меня хоть что-то сказать президенту по интересующей нас теме и как-то воздействовать на ситуацию, провели соответствующую беседу. Ключевой фигурой тут был Виктор Степанович Черномырдин. Он переговорил с Ельциным непосредственно передо мной. Хотя и коротко. Я как раз его застал на выходе из президентского кабинета. Он был сильно возбужден. Не знаю, какие слова от него услышал Ельцин, мне он лишь бросил: «Ну, я ему все сказал…» И тут же исчез. Деталей своего разговора с президентом я не помню, но он был такой черно-белый. Я бы не сказал, что дело обстояло так: вот я пришел к Ельцину и переубедил его. Я думаю, что, располагая той информацией, которую он уже получил к этому времени, он всю картину достаточно хорошо понимал. Вернее, может быть, не понимал, а чувствовал своим исключительным чутьем. И я со своими словами мог оказаться тут всего лишь последней каплей… Гораздо более тяжелым был мой разговор с Ельциным 18 марта, когда я уговаривал его не распускать Думу и не запрещать КПРФ. Там я попал в ситуацию абсолютного открытого противостояния с ним. Было совершенно очевидно, что он просто не хочет меня видеть, не хочет со мной говорить, не хочет обсуждать эту тему, не хочет слушать моих аргументов… У него все уже сложилось в голове. А когда у него сложится в голове, изменить здесь что-то это, я вам скажу, задача такая, практически невыполнимая. В общем тогда мне приходилось давать всему делу некий стартовый импульс. Здесь же, повторяю, все было немножко по-другому. Мне казалось, что в результате какого-то внутреннего процесса он уже был подведен к необходимому решению. Мне оставалось лишь доубедить его. Ну, а результат известен.

Анатолий Куликов в своих мемуарах пишет, будто вы «поставили жесткое условие президенту»: «Решайте: либо вы избираетесь на второй срок, либо не избираетесь и остаетесь с ними!» Могло быть такое?