Книга Император Юлиан - Гор Видал

Я медленно продвигался по Средней улице. Падая на непокрытую голову, большие хлопья снега образовали целую шапку, снежинки застревали в бороде. Я глядел по сторонам и с трудом узнавал родной город. За прошедшие несколько лет он невероятно изменился, а самое главное - перерос городскую стену, выстроенную еще Константином. Там, где раньше расстилались поля, теперь теснились улочки предместий. Чтобы защитить их, мне в один прекрасный день придется потратиться на новую городскую стену. Между прочим, эти предместья в отличие от города построены не по единому тщательно продуманному плану, а как бог на душу положит, поскольку подрядчики заботились только о быстрой наживе.

Колоннады, идущие вдоль всей Средней улицы, были заполнены до отказа людьми, которые приветствовали меня восторженными кликами. Что было тому причиной? Любовь ко мне? Отнюдь. Просто я был для них чем-то новым. Как бы ни был хорош правитель, он в конце концов приедается народу.

Констанций им наскучил, им хотелось перемен, и от меня их можно было ожидать.

Неожиданно за спиной что-то громыхнуло. Мне даже показалось, что это раскат грома - знак благоволения самого Зевса, но я быстро сообразил: это мои солдаты грянули старинную походную песню времен Юлия Цезаря "Ессе Caesar nunc triumphat, qui subegit Gallias!" l, В этой песне воплотился дух войны, а что может быть прекраснее на земле?

Городской префект, шедший рядом с колесницей, пытался обратить мое внимание на новые здания, но из-за шума толпы его слов не было слышно. Впрочем, я и без того радовался такому размаху строительства. Полная противоположность старым городам вроде Афин и Милана, где новая постройка - редкость. В Афинах, например, если старый дом рушится, жильцы просто перебираются в другой - в городе множество пустующих зданий. Другое дело Константинополь, здесь все новенькое, как с иголочки, включая и население, которое (я все-таки разобрал слова префекта, когда мы въезжали на форум Константина) вместе с рабами и чужестранцами насчитывает около миллиона человек.

1Вот идет с триумфом Цезарь, покоривший Галлию!(лат.)

Огромная статуя Константина, возвышающаяся в центре овального Форума, всегда повергала меня в смятение. Мне никогда к ней не привыкнуть. На высокий пьедестал из порфира мой дядя Константин водрузил статую Аполлона - думаю, он похитил ее с Делоса. Обезглавив этот шедевр, Константин на место головы Аполлона водрузил свое изображение, во всех отношениях сильно ей уступающее. К тому же голову и шею так скверно совместили, что на стыке между ними видна черная полоса, так что в народе этот памятник прозвали "Старик с немытой шеей". В голову воткнули семь бронзовых лучей, что долженствует изображать сияние - чудовищное святотатство не только в отношении истинных богов, но и Назарея. Константин хотел предстать перед потомками не только как галилеянин, но и как воплощение Гелиоса; его честолюбие не знало границ. Я слышал, что он был просто помешан на этой статуе и не упускал случая лишний раз на нее полюбоваться. Говорят, он претендовал не только на голову, но и на туловище Аполлона.

Оставив Форум позади, мы ступили на ту часть Средней улицы, которая называется "Дорогой Императоров" и ведет на Августеум. Эта большая площадь, со всех сторон окруженная портиками, была центром города, когда он еще назывался Византием. В середине Августеума Константин воздвиг огромный памятник своей матери Елене. Она изображена сидящей, и лицо у нее очень свирепое. В одной руке она держит кусок дерева - якобы часть креста, на котором был распят Назарей. Моя двоюродная бабка отличалась безграничным легковерием и страстью к коллекционированию всякой дребедени. В городе нет ни одного храма, которому бы она не пожертвовала щепочку, тряпочку или косточку, так или иначе связанную с этим несчастным раввином и его семьей.

Оглядев площадь, я с изумлением увидел, что всю ее северную часть занимает колоссальная базилика вновь построенного храма; с нее даже не успели убрать леса. Лицо префекта расплылось в улыбке, и, полагая, что это доставит мне большое удовольствие, он радостно сообщил:

- Август не забыл выстроенную Константином Великим маленькую церковь божественной Мудрости, стоявшую ранее на этом месте? По приказу императора Констанция ее значительно расширили. Он освятил этот храм только прошлым летом.

Я промолчал, но про себя поклялся превратить эту Святую Софию в храм Афины. Для меня невыносима сама мысль о том, что прямо напротив моего дома будет находиться галилейский храм, а главный вход Священного дворца расположен как раз напротив, на южной стороне Августеума.

Восточную сторону площади занимает здание сената, к которому как раз в эту минуту со всех сторон стекались сенаторы. Кворум, достаточный для начала заседания, составляет пятьдесят человек, но сегодня явились все две тысячи сенаторов. Отталкивая друг друга, они поспешно карабкались вверх по скользким ступеням.

Вся площадь заполнилась народом, и никто не знал, что делать дальше. Префект города привык в таких случаях получать указания от дворцовых служителей - в чем, в чем, а в устройстве пышных церемоний они поднаторели. Но теперь эти господа разбежались, и никто, включая меня, не знал, что надлежит предпринять дальше. Боюсь, мы с префектом оказались не на высоте.

Колесница остановилась в центре площади - у Милиона, обелиска под навесом, от которого отсчитываются в империи все расстояния. Даже в этом мы подражаем Риму, и не только в этом - буквально во всем, вплоть до семи холмов, на которых лежит Константинополь!

- Сенат ждет тебя, государь, - произнес префект, явно нервничая.

- Ждет? Вон еще сколько сенаторов даже не вошли в здание!

- Не желает ли Август принять их во дворце?

Я покачал головой, а себе дал зарок: никогда не въезжать в город без приготовлений. Никто толком не знал, куда идти и что дальше делать. Я заметил, как несколько моих офицеров переругиваются с доместиками, которые их не знают, а потому задерживают, а рядом почтенные сенаторы преклонных лет скользят и падают в грязь. Эта сумятица была дурным предзнаменованием. Я начал с того, что показал себя худшим организатором, нежели Констанций.

Наконец я взял себя в руки и решительно проговорил:

- Префект, пока сенаторы еще не собрались, я хочу совершить жертвоприношение.

- Разумеется! - Префект указал на Святую Софию. - Епископ, наверное, в соборе, а если нет, я за ним пошлю.

- Я имею в виду жертвоприношение истинным богам, - объяснил я.

- Но… где же? - У бедняги префекта были все основания смутиться. В конце концов, Константинополь - новый город, освящен именем Иисуса, и в нем нет храмов, лишь на акрополе старого Византия сохранились три маленьких святилища, посвященные Аполлону, Артемиде и Афродите. Что ж, раз нет других, можно и там! Я подал знак тем из своих приближенных, кто сумел пробраться через оцепление доместиков, и наша маленькая процессия двинулась на холм, к полуразрушенным, заброшенным храмам.

В сыром, загаженном храме Аполлона я принес благодарственную жертву Гелиосу и всем богам, - горожан, толпившихся вокруг, это очень позабавило; они сочли это за первое проявление эксцентричности императора. Принося жертву Аполлону, я поклялся, что отстрою его храм.