Книга Старый тракт - Георгий Марков

По округе Белокопытова знали многие, люди сочувствовали его горю. Некоторые, правда, утверждали, что жизнь его вдовцом не протянется долго: мужик видный, состоятельный, характера ровного, да и есть куда привести новую жену, есть к чему приставить ее в доме. А что касаемо невесты, то желающих соединить с ним свою судьбу было хоть отбавляй в каждой деревне, и в самом Томске, в купеческих семьях.

А только не угадали люди. По спешке своей к умозаключениям, по легкомысленной болтливости нагородили околесицу.

После беды с женой замкнулся в себе Белокопытов, зачастил в церковь, рубил на косогоре за деревней часовню, осветил ее благочинный в честь пресвятой Ксении, именем которой была наречена супруга Ефрема Маркеловича.

А тут как-то по зиме еще произошел случай, который снова возбудил всех но округе: Ефрем Маркелович привез из Томска молодую учительницу обучать грамоте и воспитывать близнецов сыновей на манер богатых городских семей.

Ну уж тут так людишки развязали языки, что по всему Иркутскому тракту пошел звон-перезвон: «Маркелыч-то, подрядчик, новую супружницу из города привез, видать, побрезговал нашей деревенской бабой. Ну, что говорить, красив собой мужик, да и деньжонки хорошо прилипают к рукам».

А только и на этот раз прикусили языки охочие до всяких сплетухов трактовые краснобаи. Учительница поселилась не в доме Белокопытова, а на деревне у лавочника Охрамея Переплеткина. На какое-то непотребное сожительство хозяина с учительницей и намека не возникало.

Утром, не в самую, конечно, рань, когда прилежные хозяйки спешат с подойниками доить коров, а часок-другой попозднее, учительница шагала к дому Белокопытова с книгами под мышкой. В обед она возвращалась на свою квартиру, а вечером снова шла в белокопытовский дом, чтобы забрать мальчишек и увести их на прогулку в кедровник, на луга или на берег реки.

Так что хоть лопни, а не складывались сплетухи о Белокопытове и учительнице.

9

Когда Ефрем Маркелович и Шубников вернулись из бани, у Федотовны все было готово для гостевания.

Стол заставлен кузнецовским фарфором: тарелки, салатницы, миски, половники. А запахи смородинного листа, хрена, маринованного гриба так и щекочут ноздри, проникают до горла, катят слюну по языку до самых губ.

«Мастерица Федотовна, мастерица. В бане квасом с медом угощала, теперь закусками хочет поразить, каких ни в Питере, ни в Москве днем с огнем не сыщешь», — подумал Шубников и опустился на стул, любезно пододвинутый Ефремом Маркеловичем.

— А не позвать ли, Северьян Архипыч, Виргинию Ипполитовну разделить с нами, мужчинами, общество? — застенчиво взглянув на Шубникова, сказал Ефрем Маркелович.

У Шубникова чуть не слетел с языка вопрос: «Извините, а кто сия Виргиния Ипполитовна?», но он вовремя сдержал себя.

— Пожалуйста, Ефрем Маркелович, как вам угодно… Я рад… — смутился за свое промедление с ответом, про себя подумав: «Может быть, ее так зовут — Виргиния Ипполитовна, учительницу его сыновей».

Белокопытов велел кухарке сходить во вторую половину дома, позвать учительницу к столу, но, едва та направилась в дверь, как он поспешно вскочил и опередил ее:

— Управляйся, Федотовна, тут. Сам схожу.

Он вернулся буквально через две минуты, и на круглом лице его светилась улыбка:

— Придет сейчас, Северьян Архипыч. Придет! — Белокопытов бережно переставил стопку тарелок с края стола поближе к месту, предназначенному учительнице. Сел, нетерпеливо посматривая вокруг: все ли, мол, в порядке.

И она действительно не заставила себя долго ждать. Двухстворчатая дверь осторожно открылась, и она вошла левым плечом вперед, навстречу бронзоватому предзакатному свету, лившемуся в окна.

Шубников мгновенно окинул ее взором, отметив, что и теперь его впечатление осталось таким же, как при виде ее в окно пристройки. Она была высокой, гибкой, быстрой в движениях.

Светло-русые волнистые волосы были теперь собраны под гребенку-заколку, пересекавшую голову от уха до уха. Карие глаза смотрели упрямо, но с грустной усмешкой, как бы говорившей каждому встречному: «Уж не вздумайте о себе придумки рассказывать. Знаю я, все про тебя знаю». Это усмешечка чуть настораживала постороннего. Насторожила она и Шубникова в первый миг. Но стоило ему посмотреть на Виргинию Ипполитовну еще раз, как эта усмешечка спряталась, и лицо ее, краснощекое, приветливое, сияло белозубой улыбкой. Шубников встал, поднялся и Белокопытов.

— Ну вот, Виргиния Ипполитовна, — это мой гость, Северьян Архипыч. Служит у Петра Иваныча главным помощником. Прибыл в наши края из самого Петербурга.

— Здравствуйте, Северьян Архипыч. Спасибо вам, что приехали к нам из такой дали. Может быть, и новости столичные привезли? А меня зовут Виргиния Ипполитовна, фамилия Францева. Ехала учительствовать за двести верст от Томска, да вот Ефрем Маркелыч перехватил с его сыновьями заниматься. — Она пожала руку Шубникову ощутимо, твердо, почти по-мужски. Голос у нее был четкий, громкий и на лице не отразилось ни скрытого волнения, ни обычного в таких случаях смущения от встречи с незнакомым человеком.

По натуре Шубников был робковатым, застенчивым. Все-все в жизни представлялось ему более сложным, чем получалось на самом деле. И сейчас, перед приходом сюда учительницы, он успел-таки поволноваться: «Уж как я буду перед ней выглядеть? Достойно ли?»

Ее спокойствие, простота тона, располагающая улыбка, а особенно крепкое рукопожатие словно волной смыли эти беспокоящие толчки его смятения.

«Самостоятельный человек! Без дамских всхлипов и сладостей… Господи, помоги мне, грешному», — пронеслось в голове Шубникова.

Не скрыл своего волнения и Ефрем Маркелович. А уж он-то умел в любом обществе быть самим собой. Ан нет. Тут и его самоуверенный голос дрогнул чуток.

— Присаживайтесь, Виргиния Ипполитовна, к нашему столу, разделите с двумя одинокими мужчинами нашу скромную трапезу. — Бережно, даже с напряжением подыскивая слова, приветливо сказал Ефрем Маркелович.

По обыкновению Белокопытов обращался со всеми на «ты» — так сказать, за всяк просто, но тут, в присутствии заезжего столичного гостя, что-то не позволило ему быть с учительницей запанибрата. Он ни разу не оговорился, хотя и сыпал словами без удержу.

— Вот и хорошо, Виргиния Ипполитовна, что пришли посидеть с нами. Петр Иваныч так сказал: «Повози, Ефрем, Северьяна Архипыча по нашим просторам. Пусть посмотрит какая она, наша матушка-Сибирь. Зря на нее люди напраслину возводят, что она сплошной хлад и мрак». Не так ли, Виргиния Ипполитовна? Вы уж все-таки осмотрелись у нас за это время, кое живете в сибирских краях…

Виргиния Ипполитовна, склонив голову на бочок и исподлобья поглядывая то на Шубникова, то на Белокопытова, всплеснула руками, с перстеньком на мизинце. Перстенек был дорогой, с настоящим бриллиантом, а значил еще больше: я незамужняя женщина, я свободная как ветер, куда хочу, туда и лечу.