Книга Колдун - Ольга Григорьева

Владимир часто звал Рогнеду, но никогда не оставлял ее у себя до утра: ведая упрямый норов княжны, Новгородец опасался заснуть с ней рядом. После пленения жизнь Рогнеды стала похожа на длинную нить пряжи – днем, сопровождая князя, она тряслась на маленькой повозке рядом с его стременем и слушала грубые шутки приставленных к ней стражников, а ночью, в сопровождении тех же стражников, шла к Владимирову шатру, где ненавистный князь вволю наслаждался ее телом.

Спустя несколько дней войско Владимира достигло реки Припяти и стало там лагерем. Не понимая, почему князь медлит, Рогнеда вслушивалась в разговоры кметей. Болтая без умолку, те обсуждали ждущую их в городище богатую добычу, делили меж собой киевских баб, но толком ничего не ведали. Знали лишь одно – князь кого-то ждет. А вскоре Рогнеда сама увидела, кого…

Той ночью Владимир долго мучил ее своими ласками, поэтому ворвавшийся в шатер страж стал для половчанки нежданным избавлением. А Владимир рассердился и, не вставая с ложа, рявкнул:

– Чего надо?

– Добрыня вернулся, князь! С ним тот… который в Киев ходил… И еще…

Кто-то ходил в Киев?! К Ярополку?! В груди Рогнеды затрепетала надежда. Может, вестник скажет Владимиру, что городище готово к осаде, и, смирившись, мятежный Новгородец отступится, уйдет к своим гущеедам? А может, Ярополк пообещал брату свободу и жизнь в обмен на нее? Ведь Ярополк несомненно сильнее Владимира…

Новгородец тоже забеспокоился. Вскочив, он накинул длинную рубаху и, поспешно натягивая порты, прикрикнул на ратника:

– Чего застыл? Вели им войти.

Опасаясь, что ее выгонят, Рогнеда сжалась в комок, но в спешке князь забыл о ней. Дожидаясь пришлых, он метался по шатру и даже шевелил губами, словно разговаривал с кем-то невидимым. Заметив его волнение, Рогнеда не выдержала. Хоть она и хотела больше всего на свете узнать вести из Киева, обидные слова сами нашли выход и зазвучали в тишине шатра:

– Ага, боишься?

Новгородец повернул к ней красивое узкое лицо. Княжна впервые видела его таким. Выражение ярости или презрительного недовольства на лице Новгородца было для нее привычным, но нынче он глядел строго и сурово. На миг ей показалось, что перед ней совсем иной человек – не тот жалкий юнец, который убил ее отца и братьев, и не тот, что, постанывая от наслаждения, каждую ночь тискал в объятиях ее тело, а кто-то другой – властный, могучий, умный…

– Мне нечего бояться, – заговорил он неожиданно ровным голосом. – Но нынче я услышу, что предрекли мне боги – победу или поражение.

Заталкивая поглубже внутрь невесть откуда взявшуюся симпатию к этому незнакомцу, Рогнеда зло прошептала:

– А если поражение? Струсишь? Уйдешь?

– Нет. – Владимир отвернулся и глухо повторил: – Нет. Это моя земля, земля моей матери и моей бабки. И я никогда бы не пошел на брата, если б на этой земле хватило места двоим князьям. Боги поссорили нас, и боги решат, кому из нас дано остаться, а кому – навек уйти.

Он не боялся. Рогнеда почуяла это в его тоне, в его словах. Новгородец давно уже все решил и, если бы ему довелось выбирать между новым изгнанием и смертью, избрал бы смерть. Он походил на затравленного зверя, который готов умереть, но не покориться тянущимся к нему рукам ловцов. Ярополк был иным. Он не умел так бороться…

Полог резко откинулся, и в шатер шагнул Добрыня. Дорожный плащ на боярине намок, а в седых волосах застряли крапинки влаги.

– Дождь… – по-домашнему отряхиваясь, пояснил он.

– Вижу. – Владимир подошел к дядьке, обнял. – Я ждал тебя.

Глядя на могучего Добрыню, Рогнеда вспомнила, как он пекся о предавшей ее девке – Настене. Хоть та и клялась в своей невиновности, княжна слышала, как она называла нашедшего их убежище парня братом. Как бы он сыскал их, если Настена не предавала? И Добрыня неспроста заботился о девке. Он даже отрядил двух своих кметей, чтоб проводили ее домой, в никому неведомое Приболотье. Разве ее отпустили бы, не окажи она Владимиру неоценимой услуги? Но хоть Настена и была виновата, хуже всех оказался ее братец. Недаром и имя такое носил – Выродок.

Полог вновь приоткрылся, и в шатер проскользнул еще один гонец. Не скидывая с головы охабеня, он низко склонился перед Владимиром:

– Рад видеть тебя в довольстве и здравии, князь. Из сотен и тысяч голосов Рогнеда узнала бы его!

Проклятый Настенин братец! Убийца старика-знахаря! Верно говорят – вспомянешь дасу – он и явится…

Стиснув зубы, Рогнеда сдавила пальцами подстилку, заставила себя замереть. Нельзя было кидаться на него, нельзя… Надо выждать, а потом когда-нибудь она еще сумеет отомстить!

Знахарь скинул капюшон, обежал шатер быстрыми глазами и, натолкнувшись на белеющее в темноте злое лицо княжны, ухмыльнулся. Он кожей чуял исходящую от девки ненависть, но сила ее чувства ничего в нем не задевала. Просто маленькая потешная игрушка князя изредка щелкала на него зубами, и от этого становилась еще забавней.

– Ну что? Говори же, – поторопил его Владимир. Болотник скосил на князя хитрые глаза, отер лицо.

Где-то там, в проливном дожде за стенами шатра осталась Полева.

Узнав в прибежавшей из Киева девке виденного на новгородском дворе немого раба, Добрыня округлил глаза, но сдержался и ничего не спросил. И Полева молодец – смолчала, не выдала своего волнения… К тому же, хорошо выполнив дело, принесла добрые вести. Может, поэтому в сердце болотника закралось уважение к покорной и смирной бабе, но если раньше он и не подумал бы позвать ее в тепло шатра, то нынче вымолвил:

– Что я могу поведать, князь? Пусть говорит та, что сама слышала слова предателя.

Владимир недоуменно вскинул брови. О ком это болотник? Разве он не сам ходил в Киев? Но кого бы знахарь ни посылал в городище, сомневаться в правдивости гонца не приходилось – болотник уже много раз убеждал князя в своей преданности. Даже Рогнеду нашел…

Следуя княжьему позволению, Егоша выскользнул из шатра. Прощальный взор княжны ожег его спину, и, не удержавшись, он повернулся, одаривая ее веселым взглядом. Сдерживая злость, та потешно вскинула руки ко рту.

Полеву Егоша нашел быстро. Скорчившаяся мерянка сидела у самого порога. Щедрые струи дождя били ее по согнутой спине, скатывались к ногам и ныряли в маленькие, разбегающиеся в разные стороны ручейки. От нечего делать Полева иногда выпрастывала из просторного, подаренного Добрыней охабеня тонкую руку и ловила эти струи, создавая на своей ладони махонькие, схожие с настоящими, озера. Внезапно возникший из темноты знахарь заставил ее вздрогнуть. Озерцо на ее ладони забилось и выскользнуло к своим растекшимся по земле собратьям.

– Пойдем!

Полева поспешно поднялась и, заметив, что на Выродке нет плаща, принялась стягивать свой.

– Ты чего? – удивленно шарахнулся тот. Она протянула ему мокрую ткань:

– Тебе же холодно…