Книга Лилея - Елена Чудинова

— Ближе к Ла-Маншу вода светлее, — улыбнулся господин де Роскоф. — Под Нормандией море сияет.

Но Нелли не улыбалось обсуждать красоты предстоящего путешествия. Вить тогда они уж не будут вместе! Хоть бы ненадолго о том забыть!

— Мне показалось, батюшка, что Вы знаете, откуда те странные слова, что сказал мой брат.

— А разве ты сама не помнишь? Признаться по чести, странно мне, коли им обучил тебя и мальчика муж твой, а еще странней, что сам он их запомнил. Но единожды ты сама их говорила, а теперь я слышу сие от Романа. Вовсе худого тут нету, а все ж Филипп шалопай.

— Батюшка, Филипп ничего такого не рассказывал, — уверенно возразила Нелли. — Нет, батюшка, сие идет только от Романа. Слова эти живут в его душе, с тех пор, как он здесь, в Бретани. Я иной раз могу читать его душу на расстоянии. Но скажите, откуда они взялись?

— Откуда взялись, невестка? — Господин де Роскоф помолчал немного, вглядываясь в тревожную водную даль. — Страх убивает разум. Страх суть малая смерть, грозящая смертью огромной. Я повстречаю страх свой лицом к лицу. Я дам ему путь во мне и надо мной. Там, где прошел страх мой, не останется ничего. Там буду лишь я. Я не умру, но убью.

— Что сие? — Елена содрогнулась. Голос свекра показался ей незнакомым и каким-то жутким.

— Древнее заклятие местных кельтов, — пояснил господин де Роскоф в обыкновенной своей манере. — Похоже, мальчику шепнул их какой-нибудь менхир. Что есть Бретань, как ни гранитный ларец с седыми загадками грозовой древности, Элен? Но Бретань редко приоткрывается для чужих. Сдается мне, лучше Роману больше сюда не ворочаться. Впрочем, к чему тревоги? Грядущие десятилетия едва ли проложат сюда новые дороги. Право, подумай, каков сорванец! Добраться до Бельгии, а там должно быть русское посольство… Рассужденье-то здравое, спору нет. Я уж не стал его огорчать, что трудно нонче найти русских послов что в Бельгии, что в Нидерландах…

— А отчего трудно, батюшка?

— Так вить наши-то санкюлоты на Бельгию напали… Теперь война переместилась уж на землю сего королевства. Повсюду война, повсюду смута, куда взгляд ни кинь… Бои подо Льежем, под Кельном, под Франкфуртом…

А Нелли и подзабыла за бретонскими делами о внешней политик! Правда, войну-то санкюлоты объявили всем еще весною! Но о том, что безбожники уж вломились к соседям-бельгийцам, она и не слыхала.

— Сие был бы изрядный щелчок для ребяческого самолюбия. Пусть уж думает, что сделал все верно. Разберется после, сам.

— Так куда ж мы пойдем морем? — Нелли все не отрывала глаз от белой птицы вдали, странно неподвижной. Верно, гоэлан.

— К брегам Альбиона, больше некуда. К какому порту — подскажет ветер. Лишь бы вышло поскорей. На море идет такая же война, как и на суше, но для наших лоцманов сие уж давно дело привычки. Чаю, проскочите благополучно. Да и драгоценный груз на борту охранит вас в пути. Боюсь, что светлыми водами Ла Манша тебе не любоваться. Да, вот еще. Эка я все зароки-то раздаю. Элен, не тебе я оставлю тайну каперского золота, не тебе и не Платону, вы слишком далёко. Но кто знает… Коли вдруг всех нас, здешних, не окажется в живых, помните о нем. Хоть три, хоть четыре сотни лет ему лежать, не суть важно. Его назначение — восстановленье французской короны.

— Я запомню, отец.

— Погляди-ко, — господин де Роскоф прищурился, вглядываясь вдаль. — Вот уж и судно! Бог даст, причалит благополучно. А все же стоило б подождать тумана.

Теперь уж крохотное полотнище паруса нельзя было ни с чем перепутать.

— Ладно, оставлю тебя покуда.

Нелли осталась на сумрачном по осени берегу наедине с приближающимся парусом. Не слишком-то разбиралась она в оснастке кораблей, однако ж даже ей было понятно, что подходящее судно — из самых малых, какие только могут выходить в открытый океан. Скоро уж она ступит на зыбкие доски, а под сей ветхою опорой заскользит чудовищная ледяная бездна вод. Гиль! Такие рифы и такие волны довелось ей пережить на суше, что путешествие по океану нимало не страшило. А к тому ж, хоть и не будет рядом отца, но превратности пути морского она щасливо разделит с отцом Модестом, Романом, Катей и Парашею.

— Дома-то уж скоро Козьма с Демьяном, — легкая на помине Параша подошла сзади, покуда Нелли вглядывалась вдаль. — Работникам каши выставят, молочные, в печи нарумяненные. Гречневую да пшенную, и ячневую, и полбяную. Овсянной-то мужики брезгуют, лошадиное это дело овес жевать. А вечером кузьминки.

— Ну, ты-то на кузьминки не ходишь, — улыбнулась Нелли, тоже невольно обращаясь мыслями к дому.

— Не звали девки, вот и не ходила, — без обиды ответила Параша. — Зато чучелу соломенную ладить, ну ту, что после хоронят поутру, всегда меня просили. У меня лучше всех выходило.

— Ну, на сей раз без тебя будут чучело ладить. Дай-то Бог к Сретенью успеть.

— Зимняя дорога. Хорошо, коли Пасху дома встретите.

— Ты о чем говоришь? — Нелли, отворотившись от увеличивающегося паруса, уставилась на подругу.

— Да ты вить знаешь о чем.

Параша стояла перед нею, кутаясь на ветру в черный свой суконный плат. Такая же, как всегда, и совсем другая. Словно весь век свой ходила она не в лаптях, но в буковых башмаках, словно от родной бабки-ворожеи переняла песни на странном здешнем языке. Суровый морской загар сделал черты округлого лица ее жестче.

— Так все-таки… все-таки он? Ан Анку?

— Кому ж и быть-то, как ни ему? Так уж на роду написано.

— Ну, в нашей-то губернии мало кто с Ан Анку потягается, особенно в морском деле, — попыталась пошутить Нелли, но шутки не вышло. — Будь щаслива, любезная моя подруга, будь очень щаслива!

— Господи! Будешь тут щасливою! — Лицо Параши исказилось, она обеими руками схватила за руки Нелли, сжала изо всех сил, до боли. — Как я тебя-то оставлю, касатка?! Хоть замуж не иди! Как ты без меня-то? А хворь нападет? Я-то, поди, все хвори твои знаю как себя самое!

— Как-нибудь слажу. Брось, Парашка, каждый должен свою жизнь прожить, не чужую. Катька-то от нас обеих тринадцати годов ушла, пора, стало быть, дружбе детской и на три части разрываться. А мне все ж будет покойней, что ты от батюшки недалёко. Бретань-то не шибко велика.

— Ну, за барином-то батюшкой пригляжу, сама знаешь, — загар растаял по вине отлившей крови: у Параши побелели теперь даже губы. — Трав я тебе с собою положу, после сама выучись такие же рвать. Хоть чего-то должна ж ты помнить, про росу, про луну…

— Что за речь про луну?

Взволнованные разговором, Нелли и Параша даже не заметили, как к берегу спустилась Катя.

— Да не в луне дело, — недовольно сказала Параша.

— А в чем? Не в свадьбе ли? — Молодая цыганка кинула Нелли хитрый взгляд, напоминающий, что для нее-то такая новость не вовсе внове.

— А хоть бы и в свадьбе!

— Да ладно злиться-то! Давно уж ясно было, к чему идет. Остаешься, стало быть?